Если бы она, презентуя род войск, назвала конную авиацию, я бы меньше удивился. Но на то и фантастика, чтобы изумлять читателя. Я не успел спросить про исторические войска, потому что Василика, в точном соответствии с отведенной ей ролью, с грохотом вкатила в гостиную пылесос. Брат с сестрой взволнованно переглянулись.
— Может мы переместимся в кабинет? — осторожно предложил братец, поглядывая как домработница вытягивает шнур из зеленого пластикого чудовища на колесах.
— А Петр Николаевич сегодня приедет? — обернувшись, между делом спросила Василика.
— Так вы не Петр Николаевич? — Плотная Лиза даже привстала с дивана.
Сейчас она схватит полупустую бутылку за горлышко и огреет по башке, как Штирлиц Холтоффа, одним ударом разрушив предсказания черта касательно моей смерти. Спасти меня могло только чудо и оно случилось — из стены на стол выскочили три всадника моего личного Апокалипсиса, без лошадей, в черных прорезиненных плащах, с черными пакетами в руках и масками на головах. У одного болтался шмайссер через плечо.
— Привет Никитин, а вот и мы! — дурашливо заорал Варфаламей, сдергивая с головы лыжную шапку с прорезями.
За спиной раздался стук, учительница Василика шпалой упала в обморок. Чертопраховы вжались в диван, с ужасом глядя, как черт вываливает из пакета содержимое — на стол из разорванных упаковок снегирями летели пятитысячные купюры, смешивая с синицами тысячных. Дунька примостилась около подноса и аккуратно выставляла на поверхность бутылки разного калибра, а Шарик рядышком выкладывал жратву. Бестиарий прибыл в полном составе для продолжения непрекращающегося двухнедельного банкета.
Хоть стой, хоть падай. У кого-нибудь после столь неожиданного захода хватило бы наглости утверждать, что наша жизнь скучна? Я было дернулся в сторону лежащей без сознания Василики, но черт меня перехватил.
— Не спеши, мон ами, с ней все в порядке. Дай человеку отдохнуть.
Варфаламей фигуристом крутанулся по столу, плащ его распустился вниз черным воланом, взметнув со стола несколько купюр. Он повернулся к побледневшим соавторам, мыском кеды небрежно пульнув одну упаковку денег в их сторону. Бабки корабликом скользнули по глади стола и упали точно на колени Плотной Лизы. Та машинально накрыла их пухлыми ладонями.
— Я покупаю ваш роман.
После этих слов, как по команде, лица соавторов окрасились горделивым смущением, а глаза приобрели осмысленное выражение, оживший братец окинул взором разбросанные купюры, пытаясь сосчитать их количество.
— Нам нужны эксклюзивные права на издание, продажу, — пропищала с края стола крыса, — а также на закономерно последующую за изданием экранизацию.
Не надо было ей этого говорить — только вынырнувшую из ступора Плотную Лизу, казалось, хватит удар в связи с неожиданно открывшимися перспективами. Братец Виктор нахально вытянул сигарету из пачки и закурил, что тоже означало крайнюю степень возбуждения. Испортил радужную идиллию желчный гриф, одной фразой похеривший намечавшийся контракт века.
— Вы оба с дуба рухнули. Мы вылетим в трубу, связываясь с графоманами. Меня лично нищая старость не прельщает.
Несмотря на всю нелепость ситуации, обида захлестнула Плотную Лизу, и она бесстрашно кинулась на защиту своего детища.
— Это голословное утверждение. Вы даже не знаете, о чем роман.
Гриф скинул плащ, я обратил внимание, что перья ниже шеи были перепачканы кровью, прошелся бравой походкой по столу, грациозно подхватив недопитую бутылку, опорожнил ее, вытер клюв крылом и вперился змеиным оком на братца с сестрой. Соавторам явно поплохело от его взгляда.
— Представляешь, чего удумали, — Шарик обратился к черту, но невольно призывал в свидетели всех присутствующих, — они отправили Ветрова, капитана исторических войск в 1945 год, чтобы он выкрал Гитлера, за секунду до его самоубийства.
— А что, неплохой пердимонокль, — возразила крыса, не отрываясь от сервировки.
— Ты, Дуня, сыпешь терминами, слабо понимая их значение, — черт подумал и поднял ставку, запулив еще одну пачку денег на колени «Плотной Лизы», — лучше не произноси их вслух.
Варфаламей стоял в задумчивости, покачивая замшевой кедой над очередной стопкой тысячных, напоминая футболиста, который долго примеряется, прежде чем пробить штрафной удар. Начинающие писатели, как завороженные, следили за маятниковыми движениями его ноги. Наконец черт, передумав бить, поставил кеду на стопку, опершись руками на колено, обратился с вопросом не к соавторам, а к грифу, который закусывал, стащив из под носа Дуньки бутерброд.
— А зачем им понадобился Гитлер?
— Чтобы предать его справедливому суду общественности, — опередила грифа Плотная Лиза.
— Нет, не годится. Общественность не бывает справедливой. И потом, суд — прокуроры, защитники — скукотища. А ты что думаешь, мон ами? — Варфаламей повернулся по мне.
Хотелось пожать плечами, у меня не было ответа, но, увидев обращенный ко мне, как к последней инстанции, взгляд Плотной Лизы, решил подыграть брату с сестрой.
— Суд — это всегда интересно, а уж процесс над Гитлером никого не оставит равнодушным, — как можно весомее произнес я, ощутив волну благодарности исходящую от Елизаветы Чертопраховой.
— Гитлер дожен потеряться во времени, — раздался голос Василики. Все посмотрели в другой конец комнаты.
Учительница, скорее всего, давно пришла в себя, но не подавала виду, оставаясь лежать бревном рядом с пылесосом, опасаясь жутких последствий неожиданного появления нечистой силы. Убедившись в мирном течении разговора, не вытерпела, решив вступить в него на правах полноценного участника. Василика села на пол, поправила растрепанные волосы, одернула полосатую блузку, демонстрируя невозмутимость. Вся честная компания внимательно следила за ее медленными, как у сомнамбулы, движениями, ожидая продолжения.
— Он может убежать из под стражи, перескакивая через десятилетия, от Сталина в наше время, включая годы правления Хрущева, Брежнева и всех остальных по сегодняшнее число.
— Во-о-т, — засмеялся Варфаламей, — умница… дай я тебя расцелую.
Василика зарделась, атмосфера полностью разрядилась, посыпались шуточки скабрезного характера относительного возможного альянса Варфаламея с учительницей, зверинец и его невольные обитатели веселились от души.
Мне стало плохо, тошно, зашумело в голове, я перестал понимать, где нахожусь и почему за шесть дней до смерти вынужден слушать пустые размышления о необычайных похождениях Гитлера на просторах нашей многострадальной Родины. Стараясь остаться незамеченым, я вышел из-за стола и побрел в кабинет. Сел в кресло, и силы оставили меня. Последнее, что я услышал, был залихватский крик Дуньки под дружный хохот собравшихся — «А Хрущев Алоизычу кукурузным початком в усатую харю.»
Глава 15. Пять дней до смерти
Ночью мне приснился сон — Плотная Лиза, водрузившись на журнальный стол, медленно раздевалась, покачивая необъятными бедрами под задорные возгласы присутствующих, под потолком аэропланом барражировал гриф, осыпая развратницу дождем из купюр. К ноге грифа была привязана длинная развевающаяся лента с надписью «На Берлин!». Стол выл, изогнутые ножки скрипели, шатаясь под весом полуголой Чертопраховой, перламутровыми конфетти носилась в воздухе Дунькина муха, непорочно размножившись в навозную стаю, черт с Василикой плясали в обнимку, шампанское лилось рекой, трам-пам-пам… Лишь один персонаж не принимал участия в пирушке, в дальнем углу комнаты, скорчившись на ковре, положив голову на зеленый пылесос, в ожидании справедливого суда посапывал рейсфюрер Германии Адольф Гитлер. Лица весельчаков закружились оранжевыми пятнами, слившись воедино в огромное, пылающее хохотом, ослепительное солнце, оно приблизилось вплотную, заслонив горизонт и взорвалось, брызнув лучами — я проснулся. Голова трещала, как старый ржавый будильник опущенный в пустое ведро, похмелье было страшное, и это удивляло — вчера я практически не выпил ни грамма.
Еще одно удивление было связано с тем, что я проснулся не за столом, чьи-то заботливые руки перенесли меня на кровать, раздели и укрыли одеялом, чтоб мне так жить до самой смерти!