А до нее осталось всего ничего, пять денечков, сто двадцать часов чистого времени, если не смыкать глаз перед тем, как закрыть их навсегда. На спинке стула у изголовья лежал коричневый велюровый халат, в него я и облачился, чтобы встретить новый день. Перед дверью невольно зажмурился, представляя какой разгром учинила литературная тусовка ловцов Гитлера, не дай бог, придется убираться. Вопреки ожиданиям, в комнате было прибрано, вычищено, ни одна мелочь не напоминала о вчерашнем разгуле. Спокойная тишина воцарилась в утренней квартире, лишь с кухни раздавались еле различимые слабые шорохи. Еще не веря в счастье, я наслаждался покоем, даже голова стала меньше болеть. На кухне беседовали две дамы — крыса что-то увлеченно нашептывала в ухо Василике, сидя у нее на плече. Я успел разобрать лишь последнюю фразу.
— Я ему такая и говорю — Какой же ты фельдмаршал, если у тебя пипка, как у рядового, — Дунька зашлась блудливым смехом, а Василика прыснула, прикрыв рот ладошкой, чтобы не шуметь. Жаль было нарушать женскую идиллию, но делать нечего, я вежливо кашлянул. Крыса спрыгнула с плеча учительницы, демонстрируя недовольство моим появлением, а Василика начала тряпкой протирать чистый стол.
— Доброе утро. Извиняюсь, что помешал, но очень хочется кофе.
— Тебе бы, Никитин, умыться не мешало бы. На лице следы от подушки, будто тебя трактор переехал, — вместо «здрасьте» сказала крыса.
Я сел за стол, а Дунька перебралась на подоконник и отвернулась к окну, мурлыча незнакомый мотив.
Кофе ударил по мозгам, приведя в чувство, я хлебал обжигающий напиток медленными глотками, а учительница кратенько обрисовала события вчерашнего вечера. Стриптиз Чертопрахова не исполняла, но погуляли знатно, как и положено в большой компании. Соавторы к концу вечера налакались до такой зюзи, что согласились на все переделки, получив аванс в сто тысяч, подмахнули контракт, состряпанный Шариком, не глядя. Гриф услужливо протянул перо из собственного крыла для подписи, преварительно макнув в лужицу крови на столе.
— А кровь-то откуда? — поинтересовался я.
— Так братец Виктор несколько раз лицо в стол ронял, — объяснила Василика.
В районе двенадцати им вызвали такси, они рвались со мной попрощаться, но Чертопраховых ласково уговорили выйти вон и они исчезли в водовороте ночного города. В общем, картина более-менее понятная, осталось только выяснить — кто перенес меня в кровать, раздел и укрыл одеялом?
— Я, — зардевшись, призналась Василика, мельком взглянув на крысу.
Я посмотрел на Дуньку, серая жемчужина очей моих пялилась в окно, в притворной задумчивости скребя коготком по стеклу. Василика, словно почувствовав фальшь в ответе, поспешила перевести стрелки в другую сферу — она сообщила, что мне несколько раз звонила жена, сначала на мобильный, но трубка не отвечала, потом на домашний, и нарвалась на учительницу. Вася постаралась успокоить Наташку, как могла, передав в общих чертах историю с начинающими писателями, опустив некоторые детали.
— Сами понимаете, какие, — доверительно, как сообщнику, уточнила она.
— И Наталья вам поверила?
— Вряд ли, — покачала головой Василика, — я уж и так, и эдак трубку ладонью прикрывала, но она все равно услышала музыку и смех.
— Что еще за музыка?
— Так Евдокия Авдотьевна, молдавский танец «Жок» танцевали на пылесосе, — Василика готова была расплакаться, будто она отвечала за все безобразия, случившиеся накануне.
Я представил себе разговор в лицах и у меня затрещало в голове. Что за жизнь — пьешь, с утра маешься, не пьешь, все равно мучения. Только когда пьешь, в процессе, ничего не болит.
— Водки, случаем не осталось? — схватился я за спасительную соломину.
— Сколько угодно, — радушно ответила крыса, будто только и ждала, когда я спрошу про выпивку.
Василика предложила накрыть в гостиной, я молча кивнул и побрел умываться. В зеркале на меня смотрело помятое лицо в красных пятнах, с трехдневной щетиной, я открыл воду и стал с ожесточенностью тереть физиономию руками, будто пытался смыть налет безразличия к тому, что случится через несколько дней. Пришла мысль — может обмануть черта и покончить со всем разом? Почему-то вспомнилась Наталья, если уж кончать жизнь самоубийством, стоило бы в первую очередь подумать о ней. Какая я б ни был свинья, но она моему уходу точно не обрадуется, поэтому черт пускай перебьется. Надо прослушать эту увертюру до конца, пока музыка звучит.
В гостиной меня поджидали дамы — Василика застыла прилежной горничной, а Дунька приземлилась в кресло, где я вчера сидел, лицом к двери, так что свободным оставалось место на диване напротив.
Я заметил в углу стола аккуратную стопку денег, протянул руку и провел по краю пальцем сверху вниз. Ничего внутри не екнуло при виде внушительной суммы, если раньше я не то что бы голову за них готов был положить, но хотя бы радовался их наличию, то сейчас мне было все равно.
— Сколько здесь, — спросил я, скорее просто чтоб нарушить тишину, чем из интереса.
— Без ста тысяч два миллиона, — ответила Василиса, поджав губы, — замучалась, пока все собрала и уложила.
Она замолчала, ожидая реакции, но ее не последовало.
— Может я пойду? Пожелания будут?
— Пожелайте себе счастья, — только и осталось что ответить мне.
Хлопнула дверь, женщина ушла, оставив меня наедине с крысой. Я налил себе выпить, протянул руку, чтобы чокнуться с Дунькой, но не встретил отклика — Евдокия крутила рюмку, поглядывая вдаль, сквозь меня, будто не заметив движения моей души. Надо же, подумалось мне, крыса, а все замашки сугубо женские.
Могла бы и уйти вместе с Василикой, но нет, осталась специально, будет сидеть, изображая памятник, торчать немым укором перед глазами.
— А где Шарик с Варфаламеем? — я попытался разрядить обстановку.
— Понятия не имею. А за всяких чертей с грифами не ответчик. Шляются где-нибудь. Тебе забыли доложить.
— Ну ладно, — я решил пойти на попятную, — некрасиво я поступил, недостойно, не стоило хаять твой танец.
— А ты мне одолжения не делай, — буркнула с вызовом крыса, — обойдусь как-нибудь, без твоих «ну» и «ладно». Не запряг еще, чтобы нукать и в ладушки мы с тобой не играли.
— Дунь, прости христа ради, был не прав. Хочешь на колени встану, чтоб ты мне поверила?
— Хочу, — тотчас же согласилась крыса.
Выйдя из-за стола, я отошел на несколько метров для лучшего обзора и плюхнулся на колени. Хотел еще было ударится челом об пол для пущего эффекта, но передумал — чрезмерное усердие смазывает картинку искренности. Дунька смотрела на меня сверху вниз, не мигая, будто отсчитывала секунды унижения, потом выхватила платок и уткнулась в него серой мордой. Я стоял на коленях, крыса рыдала, не переставая плакать, она махнула в мою сторону рукой, дескать прощаю, достаточно.
Жаль эту сцену не видел живописец, уж он бы запечатлел ее в красках, я бы вставил картину в рамку и повесил на стену в назидание потомкам — Дети мои, никогда не ссорьтесь с крысами!
— Ты думаешь мне не обидно было, — заверещала Дунька, — я к нему всем сердцем, Никитин то, Никитин се, всю ночь костюм для выступления кроила, пальцы исколола в решето, блестки пришивая. А он мне в ответ — красота в безобразном! Да я к Шамаханской царице летала на консультацию, танец показывала, весь двор к экстазе валялся, челядь замертво упала от моих обворожительных па, а он — безобразие в красоте! Говнюк ты, Никитин, больше никто!
Я помолчал немного для приличия, слушая справедливые упреки Дуньки, но потом стал потихоньку раздражаться, сколько можно виноватить, всему есть предел. Крыса меж тем не унималась, распаляясь все больше.
— В моем присутствии Наполеон сусликом дрожал! — подняв руку с платком вещала раскрасневшаяся Евдокия.
— Насколько я помню, он лошадей боялся и белого цвета, — возразил я, только чтобы прервать фонтан ее красноречия.
— Так я и являлась к нему по ночам в облике белой лошади, — угомонилась крыса, как воришка, пойманный за руку, — Неужели трудно догадаться?
— Дуня, где я, а где Бонапарт? Ты мне лучше скажи, зачем так жестоко с ясновидящей обошлась? Краев не видишь. Собралась мне отомстить, но она-то тут причем? Татуировками ее разукрасила, запугала бедную женщину…