Красавица Василика, коренным образом сменившая имидж, не забыла о своих прямых обязанностях, мгновенно оценив поле битвы, притащила с кухни еще одну бутылку водки, тарелку с приборами и дополнительный закусон. Памятуя о прошлой встрече, я сразу же плеснул ревевшей Чертоплавовой изрядную дозу. Плотная Лиза, всхлипывая, сделала глоток, которому бы позавидовал верблюд в жаркой пустыне, немного успокоилась и начала делиться переживаниями.
После окончания недавней пирушки, получив от черта аванс, они поехали домой, где Лизавета проспала мертвым сном аж до полудня следующего дня. Проснувшись, она не обнаружила в квартире брата, но не придала этому значения, пока не нашла на столе записку, судя по подчерку, написанную впопыхах. Письмо гласило: «Лизонька! Мне все надоело! Я разрываю наш творческий союз! Не ищи меня!».
Рванув в его комнату, Чертопрахова увидела пустой шкаф, брошенные в спешке вещи, видимо не влезли в чемодан, вернулась в спальню и сразу обратила внимание, что ее сумочка открыта — сто тысяч рублей исчезли, будто и не было. Она тут же позвонила брату, но абонент был недоступен, либо телефон выключен, либо владелец его был уже далеко от Москвы. Прошагав из угла в угол по квартире остаток дня, она провела бессонную ночь, изредка впадая в дрему, окрашенную кошмарными видениями, уснула только под утро, полностью обессилев. Проснувшись, Лизавета приехала к дому Сапожникова и заняла излюбленную позицию у подъезда, где и перехватила Василику, еле ее узнав. В подтверждение сказанного Чертопрахова полезла в сумочку и протянула мне записку — слов было не разобрать, их смыли слезы.
Я пустил документ по кругу.
— Так что вы хотите? Вернуть деньги, вернуть брата или все вместе?
— Ах, причем тут деньги. Найдите Витеньку и верните его, — Плотная Лиза достала платок, высморкалась и с надеждой посмотрела на меня.
— Интересно, как? — мне действительно было интересно. — Я не ищейка, чтобы броситься по следу вашего братца. Для таких дел милиция есть.
— Милиция, — фыркнула Чертопрахова, — Что я им скажу? Взрослый мужчина ушел из дома накануне, собрав вещички, да меня там на смех поднимут. Нет, нет и еще раз нет. Никитин, извиняюсь, имени отчества не знаю, вы с чертом на короткой ноге, попросите Варфаламея, чтобы он вернул брата. Замолвите за меня словечко, я отработаю.
— А кем вы работаете? — Петька решил отвлечь Елизавету, чтобы она окончательно успокоилась.
— Машинисткой на дому, тексты печатаю под заказ. Нашла себя в творчестве, у нас с братом четкое разделение труда, Витя идеи разрабатывает, ходы, а я их оформляю в конечный продукт. Как теперь жить без Витенькииии, — Чертопрахова стала подвывать, раскачиваясь из стороны с сторону.
Заверещал мобильный, я поднял палец, призывая к тишине, Плотная Лиза прекратила выть и не сводила с него завороженного взгляда, будто в моем указующем персте была заложена великая сила. Я достал телефон и вышел на кухню. Звонила Ариадна Бубило-Райс, в миру Ксюша Носкова.
— Никитин, здравствуйте, не перебивайте, а то я расплачусь, — произошло ужасное.
— Все живы?
— Я же сказала. Не перебивайте. Мне нужно с вами встретиться. Немедленно. Безотлагательно. Вопрос жизни и смерти.
— Приезжайте, — мне только и оставалось, что продиктовать перепуганной Ксюше адрес.
Стоя у окна, я смотрел как хмурый день с головою прячется в вечер, понимая, что все бесполезно — бесконечная суета не дает мне сосредоточиться — даже видя цель перед глазами, отвлекаешься на пустяки.
Подумалось, так ли уж жизненно необходимо копаться в прошлом, вызывая раздражение у собеседников? Вздохнув, я постоял еще у окна и вернулся в комнату.
Петька уже рассупонился, снял пиджак, рукава рубашки засучены до локтей, он обнимал прильнувшую к нему Чертопрахову. Покинутая сестрица окончательно угомонилась, лишь всхлипывала изредка. Воротник Петькиной рубашки был измазан помадой, видимо Плотная Лиза пыталась отблагодарить его за слова поддержки, но не дотянулась. Василика сидела по другую руку от Чертопраховой, и гладила ее по голове. Немудрено было догадаться — все силы брошены на умиротворение, крупная артиллерия вступила в бой, я пришел к концу сражения, вдыхая ноздрями сладкий дым победы разума над неврастенией. Мне удалось только наполнить рюмку водки, как снова зазвонил телефон. Они там все сговорились, что ли?
— Никитин, приветствую еще раз, — голос следователя звучал весело, — за мной не заржавело. Капитан Переверзин оказался один на все Московское ГИБДД. Записывай, где живет. Он, кстати, рапорт на увольнение подал десять дней назад за выслугой лет, так что вполне дома может оказаться. Я свою часть уговора выполнил, теперь черед за тобой.
Слушая Бессонова, я изобразил в воздухе движение ручки, Василика моментально сообразила и спустя пару секунд пододвинула мне листок и карандаш. Закончив разговаривать, я засобирался, стал машинально хлопать себя по карманам в поисках ключей от машины, но Петька гневно остановил меня.
— Куда пьяный за руль, мало тебе неприятностей?
— И то правда, — подтвердила Вася, — я сейчас такси вызову.
Такси обещало быть через пятнадцать минут, я решил подождать на улице, извинившись перед Чертопраховой и рассыпавшись в заверениях вернуться «как только, так сразу», спустился вниз.
Ехали мы недолго, водитель оказался не в пример мне опытный, так что к пункту назначения подскочили, когда темнота еще не успела плотно занавесить улицы. Капитан жил в кирпичной пятиэтажке, попросив таксиста подождать полчасика, я выскользнул из машины, оглядываясь, нашел искомый подъезд и, набрав на домофоне номер квартиры, нажал вызов.
— Да, — мужской голос звучал, будто из преисподней.
— Телеграмма.
— Кому?
— Переверзину Николаю Петровичу.
— Пятый этаж, — замок щелкнул, дверь подалась вперед.
Лифта не было, мне пришлось одолеть восемь бесконечных пролетов, восемь кругов ада, прежде чем я нажал на кнопку звонка. Дверь распахнулась, в человеке на пороге я не признал капитана, но он сам выдал себя.
— Как чувствовал, что этим дело не кончится, и мы обязательно еще встретимся, — сразу капитулировал мужчина, и приглашающим жестом отступил вглубь квартиры.
Я шагнул через порог, а капитан, развернувшись, пошел длинным коридором вперед, так что мне ничего не оставалось как проследовать за ним. В небольшой комнатушке, самой дальней от входа, укутанной светом торшера с тряпичным абажуром, так и не проронив ни слова, он полез в полированный сервант, достал бутылку водки, два стакана, поставил их на стол и вышел. В его безмолвных движениях, нарочито медленных, ощущалась полное безразличие к тому, что произойдет дальше. Я вспомнил состояние матушки после смерти отца, поразительное сходство, капитан напоминал мне человека, который тоже что-то решил для себя безвозвратно и все его поступки определяются только внутренними посылами, безразличными к внешнему воздействию, когда ни угрозы, ни уговоры не имеют ровным счетом никакого значения.
Переверзин вернулся в комнату с тарелкой, на которой лежали два котлеты, два соленых огурца и пара кусков хлеба, вилок по этикету не предполагалось. Медленно, без суеты, он отодвинул стул, сел за стол, привалившись к нему грудью, разлил по стаканам. Выпил, пожевал, отломив кусок черного, и только потом поднял на меня тяжелый взгляд. Пошарив в кармане, я вынул запонку и бросил ее на плюшевое покрывало, заменявшее скатерть, кусочек золота сделал два оборота по столу и застыл недалеко от тарелки. Капитан никак не отреагировал, не протянул руку, чтобы рассмотреть запонку, как не удивился наглости гостя, заявившегося в его дом без приглашения.
— Не стоило мне их брать, — спокойно, как на исповеди, признался капитан. — Все жадность, мать ее! Видел же, что дело нечисто, однако не удержался. Но уж больно уговаривал, аж трясся весь от страха, возьми, отпусти, спешу, вот и соблазнился, не устоял.
— Номер машины хоть запомнил?
— Нет.
Я присел к столу, полез в портмоне и достал фотографию, точно такую же, что висела на стене у Петруччо, только поменьше.