— Если бы, — удрученно вздохнула Ксения и перешла на шепот. — Я же женщина, если вы не забыли, мне не только вздохи при Луне надобны, мне хочется отдать всю себя любимому без остатка… но тут нашла коса на камень. Вы понимаете?
— Но есть же таблетки, виагры всякие, уколы…
— Мы сразу все перепробовали, без толку. Теперь у нас одна надежда, одно спасение, свет в окошке — черт! Похлопочите, пусть он Решетову пару десятков годков скинет, а если нет, то хоть силу мужскую вернет. Вопрос жизни и смерти, можно сказать, счастья человеческого. Чертопрахова утверждает, что Варфаламей ваш, бес отзывчивый и совсем не злой, сразу откликнулся и ей с братом помог.
— Ну, это как посмотреть. Я бы не спешил с выводами, — мне пришлось вложить в голос весь скепсис. — А что за спешка такая, что вы под вечер сегодня с генералом примчались?
— Я одна приехала, а генерал меня хватился, Петру Николаевичу позвонил, ну и следом прилетел. А сегодня, — она, замявшись, обернулась на Решетова, — мы посовещались, по нашим прикидкам вам три дня осталось, если сегодня отбросить, вечер к ночи клонится. Нет, вы не думайте о нас плохо, мы вам желаем долгих лет жизни, но мало ли, когда еще такой шанс представится. Сегодня вы есть, а завтра…
— Хорошо, ты меня уговорила, — мне даже не хотелось возмущаться в ответ на ее откровенность. В конце концов, кто я им, случайный прохожий, здравствуй и прощай, сколько людей в мире умирает, по всем убиваться, слез не хватит. Промеж людей искра вспыхнула, радоваться надо, они к тебе с симпатией относятся, ты им жизнью обязан. Мог пристрелить тебя генерал? Мог. Не пристрелил. Вот и достаточно.
Глава 17. Три дня до смерти
Каждый новый день, как глоток воздуха перед окончательным погружением в океан бесконечности. Именно такая фраза всплыла у меня в голове, когда я открыл глаза, и теперь мучительно вспоминал, у кого из великих позаимствовал столь дивную мудрость.
Вчерашний вечер удивительным образом быстро скомкался, мы еще посидели с часик за столом, обсуждая всякую ерунду. Носкова допытывалась, кто подарил Василике столь дорогой гарнитур, та в итоге назвала имя черта, посетовав, что неплохо бы к такому украшению еще и присовокупить транспортное средство под стать, например, серебристого мерина с шестисотым движком. Все дружно засмеялись шутке, выдохнули, расслабились, о черте больше не заикались, находя более земные темы, но меня эта кажушаяся беспечность не могла ввести в заблуждение. Во время пирушки я то и дело ловил на себе взгляды весьма красноречивые — присутствующие терпеливо ждали, что предпримет человек, у которого есть возможность постучаться в закрытую дверь. Я же, исходя из предшествующего опыта, да и не желая попасть прилюдно впросак, не проявлял инициативу, оставляя за Варфаламеем право первой ночи. Бестиарий приходит, когда его не ждут, и исчезает, не договорив. Смышленый Петька сжалился надо мной, первым почувствовав неловкость положения, предложил закругляться, и все сразу засуетились, будто только и ждали, когда их попросят на выход. Пока гости одевались, я достал из шкафа две пачки денег — их туда спрятала Василика — и незаметно, по-воровски сунул двести тысяч в сумочку Чертопраховой, пусть слабое, но утешение. Попрощавшись со всей компанией в дверях, ласково выпроводив упиравшуюся рыжую красавицу, завтра приберетесь, я задержал Петруччо, обняв за плечи, увел в темноту кухни. Мне непременно надо было договорить.
— Слушай, а за что ты Мишку терпеть не мог? — спросил я, когда мы остались вдвоем.
— Не бери в голову, старичок, это Славкины выдумки, — Петька улыбнулся, как обычно. — Я его не то чтобы не любил, а скорее жалел. Помнишь историю с географичкой? Открыв дверь и увидев меня на столе со спущенными портками, он пришел в неописуемый восторг и сразу решил составить мне компанию, хотя я и отговаривал, зачем мне коллектив? Так вот что я тебе скажу, он решился на поступок, но, насрав физически, Мишка тут же обделался в душе навсегда. Может и не сразу, но страх такая штука, старичок, как метастазы, проникает во все клеточки организма, пока полностью не сожрет тебя. Вот он с этим страхом в обнимку так и скакал по жизни, да еще все время выискивал чужую кобылу, чтобы на ней в рай въехать, на пристяжной, а не коренной. Потому и завидовал он тебе, желчью исходил.
— Петь, ну чего ты несешь? — в моем вопросе не было даже тени кокетства. — Чему тут завидовать? Лузер в собственном соку.
— А это как посмотреть? Ты историю с макаронами, как глупость воспринимаешь, я смотрел на тебя и думал — шуруп железный в Никитине сидит — умрет, но пойдет до конца. Кстати, ты такой всегда был, помнишь местные пришли меня бить за школу, у тебя губы тряслись от страха, но ты встал напротив парня на голову выше тебя. Огреб, конечно, по полной, — Петруччо засмеялся, — но два раза успел ему в нос заехать. А Мишка тогда незаметно огородами слинял. Да и потом, как не завидовать — семья, двое детей, жена красавица, любовница ей под стать, заметь, официальная, обе готовы за тебя в клочья порвать. Да за одно это можно на зависть изойти. Ты с грехом пополам задрипанный институт закончил с перерывом на армию, а Мишка престижный ВУЗ на отлично, четыре языка в совершенстве, бегал у тебя на побегушках.
— Интересные вещи ты рассказываешь.
— Ничего занимательного. Враги не предают, предают друзья, как правило, лучшие. Ты первый что ли? Хорошо, что он только деньги спер, все могло бы гораздо хуже кончиться.
— Кстати о деньгах, — мне не терпелось уточнить, — ты не в курсе, Славка ему давал два миллиона или наврал.
Если наврал, то на хера?
— Наврал, конечно, — захохотал, заухал филином Петька. — Так и сказал: «Никитин жрал полгода и впал в грех гордыни, уверовал в собственную исключительность, ну я его и приспустил с небес». В принципе, правильно сделал, ты малька с катушек съехал, не замечаешь, как все вокруг вертятся, стараясь помочь. И я заодно пистон вставлю, раз уж случай подвернулся. По дружбе и не ради слов благодарности, — он обвел рукой пространство, — все тебе было предоставлено, только пользуйся, но все же…
— Спасибо Петруччо, — я прижал обе руки к груди в признательности.
— Боже! — заорал Петька. — Ты услышал мои молитвы! Никитин кому-то впервые спасибо сказал.
— Клоун. Шут гороховый, — я подошел и обнял Петьку, готовый расплакаться.
Мы постояли немного, как два дурака в ночи, в темноте, на фоне едва мерцающего окна.
— Ты здесь останешься или домой? — спросил Петруччо уже в дверях.
— Домой двину, хватит.
— А не боишься, что Наташка увидит засосы на шее? — усмехнулся Петька, погрозил пальцем и ушел.
Именно эти засосы, встав с постели, я и рассматривал в зеркале ранним утром. Вчера позвонил Наталье и справился о погоде в доме, узнав, что ей подкинули в джип еще одну посылку от Кукоцапола Епрста с видео и извинениями, порадовался за Дуньку, мне уже стало казаться, что она слово не держит.
Следы от пальцев капитана, пытавшегося меня задушить, что называется «созрели», приобретя багровый оттенок, действительно походили на итог безумной любви со взбесившейся дамой, оголодавшей без мужской ласки. По-любому за три дня они не исчезнут, значит, все равно придется объясняться с женой, придумывая им безобидное происхождение. Я вышел в гостиную и пожалел, что отправил Василику домой, женщин надо слушаться или хотя бы относиться внимательно к их предложениям — прибираться совершенно не хотелось. Я подошел к столу, не разбирая, плеснул немного водки в первый попавшийся стакан с остатками сока, выпил несвежий коктейль и собрался покурить у окна. Москва уже проснулась и дышала полной грудью, двигая стальными мускулами, прохожие бодро вышагивали по своим делам, машины скопились толстым удавом у светофора, казалось, что город не смыкал глаз ни на секунду. Доставая из кармана сигареты, услышал, как что-то звякнуло об пол, наклонился, чтобы разглядеть, и увидел запонку. Поднял, покатал ее на ладони, потом открыл узкую створку окна, в меня пахнуло свежим воздухом, выпростал руку за окно так, чтобы золотой комочек медленно скользнул с ладони вниз, тем самым прощаясь с этим, ставшим уже ненужным, напоминанием о друге.