— Положа руку на сердце, — настал мой черед вставить пять копеек, — не вижу смысла мусолить переживания незнакомой, хотя и известной актрисы, в то время как совсем не посторонние вам люди просят, буквально взывают о помощи.
— Это кто? — не отрываясь от письма, спросил черт.
— Девица Чертопрахова, — я постарался добавить безразличия в голос, — Неплохо бы ее братца вернуть…
— Сделано, — с победным видом отрапортовала Дунька.
— Когда ж вы успели выполнить ее просьбу?
— Просьбу, скажешь тоже, — заворчал гриф и, покопавшись, вынул из-под крыла смятый комок бумаги. — У нас контракт, подписанный кровью. А что же противная сторона? Сбежал, понимаешь, с любовницей в санаторий недалеко от Монино, первый поворот направо. Аванс наш пропивать, документально оформленный, начал. Думал, мы его уговаривать будем? Ничего, сейчас ему сестрица рожу умоет, фингал под глазом припудрит, и айда, на галеры, — Шарик приложил крыло к голове, прислушиваясь, — работа уже кипит, клавиши раскалились, что твой пулемет. Вот что значит мотивация. Такими темпами они за неделю роман переделают. Пора уже издательсво подыскивать.
— А далеко ходить не надо, — Дунька развела лапками, — мы который день столоваемся в квартире издателя Сапожникова, надо отплатить человеку за гостеприимство.
— Чего хочет? — черт все еще разглядывал письмо.
— Сущие пустяки, выеденного яйца не стоят, — крыса вытянула ладошку и стала загибать пальчики, — поговорить о бренности бытия, расширить производство, узнать дату смерти. Есть еще невысказанная потаенная просьба — Сапожников мечтает пристроить тестя-соавтора за приличной женщиной, но я категорически возражаю против намеченной кандидатуры.
— Милая Дуня, к чему эти женские счеты? — укорил я крысу как можно ласковее.
— Дуня, милая, ишь как запел, соловей в чаще повесился, — крыса аж затряслась от бешенства, — Милуйся со своей Носковой! Никаких у меня с ней счетов нет! Если она себя по-зи-ци-о-ни-ру-ет, — глагол дался Евдокие с трудом, — как колдунью, вот пусть и нашаманит генералу вечный стояк на одиннадцать часов. Нимфоманка!
— Не в нашей компетенции, мелковато, — сказал гриф.
— Может тогда ему годков сбросить несколько, а то генерал на молодожена совсем не похож.
— Как ты себе это представляешь, мон ами? — черт бросил письмо на стол. — Ты воображаешь, что мы в состоянии крутануть время назад, чтобы вся планета на двадцать лет помолодела?
— У Никитина техническое образование, испорченное сериалами, — принялся рассуждать Шарик. — Он думает где-то на окраине Москвы, в промзоне, стоит себе невзрачная будка, на манер трансформаторной. Ливнями мореная доска, ржавый замок на двери, внутри находится агрегат, мигающий лампочками, типа насоса. Включишь рубильник и пошло-поехало время откачиваться назад.
— Ну вы же убрали живот за одну ночь, пока я спал, то есть вернули меня в дозапойное состояние.
— Сравнил Жанну с Павлом! — Шарик покрутил пером у виска, — пивной жирок я тебе вместе с гландами высосу за пять минут и картошку на нем пожарю, а время — это субстанция неподвластная никому, — он подвел итог. — Не наша компетенция, крупновато.
— Вас не поймешь, — следовало дожать тему, пока гриф разоткровенничался, — Крупновато, мелковато… Что тогда в вашей компетенции?
— Морду тебе расквасить до кровавых соплей! — заорал гриф, выпучив левый глаз, правый дергался от тика.
— Да уж, квасить ты любишь. Все, что горит. За уши не оттащишь, — не удержалась от шпильки Евдокия.
Гриф собрался дать ответный залп по крысе из все орудий, но черт, не вставая, перестал болтать ногой, прицелился и дал грифу такого пинка, что только перья в разные стороны полетели. Гриф с размаху впечатался в стену и сполз по ней на крышку стеклянного шкафа.
— Я же сказал «Брэк», — Варфаламей как ни в чем не бывало обратился ко мне, — Мон ами, ты растешь в моих глазах. Вывести из себя Шарика большое умение требуется. Такое только Дуне по плечу. Итак, кто у нас остался неохваченным?
— Бессонов, — ответил я, пропустив похвалу черта мимо ушей.
— Все?
Можно было проявить инициативу и включить в список капитана и особенно его внучку, но я удержался. Мои отношения с бестиарием, постепенно трансформируясь и обрастая историей, перетекли из веселого, ни к чему не обязывающего трепа в русло полноводной реки с мрачными скалистыми берегами нависающими сверху и чернеющим водопадом в конце, по сравнению с которым Ниагарский лишь жалкая кочка. Как бы я не сочувствовал Переверзину, внутренне признавая некоторую причастность к его судьбе, незачем втягивать посторонних в мои разборки с нечистой силой. В конце концов, он меня ни о чем не просил, уговаривал я себя.