Телефон снова зазвонил ровно через полчаса, бренчал пару минут и умолк. Теперь я уже с интересом посматривал на часы, занимаясь привычным делом, то бишь бездельем. Когда минутная стрелка одолела половину круга, телефон будто взорвался — он звонил и звонил, он умолял меня взять трубку, он требовал ответа на вопрос, который я не знал, он пытался сообщить безусловно важное известие, иначе зачем эта истерика, эти всхлипы слившиеся в единый щемящий плач неизвестно по кому. Я закурил и со злорадством показал телефону язык. Телефон стал звонить реже, но с той же обреченной настойчивостью. Когда жена пришла с работы, аппарат подавал слабые, но периодичные признаки жизни. Я категорически запретил Наталье поднимать трубку, она безропотно согласилась, понимая, что спорить с дебилом, только себя калечить. Ровно в одиннадцать вечера прозвучал последний горн трубы — видимо на другом конце провода знали о правилах приличия, тем не менее, я на всякий случай выдернул телефонный шнур из розетки — никогда не знаешь, что у людей в голове. А ночью мне приснилась Танька Красноштейн.
Глава 4. Пятнадцать дней до смерти
Следующим утром я проснулся и встал непривычно рано — практически одновременно с женой. Супруга посматривала на меня с опаской, еще большая тревога разлилась в ее глазах, когда я улыбнулся ей и пожелал хорошего дня вслед за добрым утром. Как все-таки быстро человек привыкает к мерзостям. Видимо, это заложено у нас в генах, а может резкие смены погоды на одной шестой части суши тому виной. Плюс постоянная дурость власти вне зависимости от политического строя за окном заставляет обычного человека, не героя, не упертого борца, готового идти на заклание ради всеобщего счастья, молниеносно акклиматизироваться к любым вывертам жизненного лабиринта. Отвратительное, становясь нормой, вытесняет из сознания саму возможность жить как-то иначе, иногда даже в мечтах. И тут, бац! — тебе улыбаются с утра, по пути на работу никто не толкнул, на ногу не наступил, не обдал в давке чесночным выхлопом вперемешку с перегаром, не подрезал на дороге. Гаишник, остановив, не придирался по пустякам, удивляя поразительной вежливостью, начальник пришел на работу доброжелательный и непривычно веселый, поневоле начнешь оглядываться и подозрительно изучать окружающих — не сошли ли все они с ума? Такой катарсис наоборот, антикатарсис, рефлексия от хорошего, Брехт называл такое состояние эффектом отчуждения.
Мы вместе позавтракали, прощаясь, я поцеловал жену в теплые губы, чем привел ее в еще большее замешательство. Дверь хлопнула, и я остался один. Компьютер я вчера благоразумно выключил, наивно полагая — появление непрошеных гостей каким-то образом связано с моим ежедневным бдением перед монитором. Еле дождался десяти часов, слоняясь по квартире из угла в угол, как хорек в клетке. Чтобы как-то занять себя, три раза протер влажной салфеткой чистый кухонный стол, переставил цветы на подоконнике сообразно своему видению прекрасного, включил телевизор, минут пять отстраненно смотрел детский мультик про варежку. Вдруг сорвавшись с дивана, будто ошпаренный, влетел в ванную и принял душ, вернулся на кухню и восстановил первоначальную икебану вместо цветочного хаоса, устроенного мной, мучительно вспоминая, в каком порядке были расставлены горшки. Я планомерно убивал время с ожесточенной бессмысленностью, что позавидовал бы Сизиф.
Ровно в десять, ни секундой позже, я схватил мобильник и позвонил Таньке. Танька, Татьяна Борисовна Красноштейн, сразу же узнала меня, словно я ей названивал ежедневно, правда последний раз мы разговаривали, дай Бог вспомнить, полгода назад.
— О, Никитин, на ловца и зверь бежит. Хотела тебе сегодня звякнуть.
Я не стал выяснять, зачем ей понадобился, а сразу перешел к делу, хотя никаких дел между нами сроду не было — одни сплошные совместные безобразия, лишенные не только прагматизма, целесообразности, но и порой противоречившие здравому смыслу. Наши отношения напоминали фигурное катание двух пьяных пингвинов на льду — вечные падения после прыжков, хлесткие удары об борт, попытки встать на сколькой глади, нескладные поддержки, чахоточные пируэты, приводящие немногочисленных зрителей в щенячий восторг одновременно с ужасом. Совместные выступления всегда оканчивались полным провалом, бурным расставанием с неизбежной встречей снова. Несколько раз мы с Танькой дрались, причем не в юном возрасте, а значительно позже, находясь в полном уме и добром здравии, уже обремененные семьями, лишними килограммами солидности и намеком на седину. Дрались по бабьи — моя подруга навязывала женский стиль в силовом единоборстве — некрасиво, исступленно, с изощренными оскорблениями хуже мата и натуральными плевками слюной друг в друга. Жесткий спарринг с элементами детской потасовки, как ни странно приводил нас к вершине, к финальной точке близости в отношениях между мужчиной и женщиной — такого интима не добиться даже посредством безумного секса.