- Успокойтесь, господин поэт, - произнес Гилленстерн. - А вы, рыцарь из Денесле, говорите ясней, если можете.
- Противу зла, король, - завопил Эйк, - надобно поспешать с чистым сердцем и совестью, с поднятой главою! А кого мы видим здесь? Краснолюдов, кои есть поганцы, рождаются в темностях и темным силам поклоняются! Чародеев-богохульников, присваивающих себе божеские права, силы и привилегии! Ведьмака, коий есть отвратный проклятый извращенец, противуестественное творение. И вы еще удивляетесь, что на наши головы пала кара? Мы дошли до предела возможного! Не надо испытывать божескую милость. Призываю вас, король, очистить от нечисти наши ряды, прежде чем...
- Обо мне ни слова, - жалостно вставил Лютик. - Ни слова о поэтах. А вообще-то я стараюсь...
Геральт ухмыльнулся Ярпену Зигрину, ласково поглаживающему острие засунутого за пояс топора. Краснолюд, развеселившись, осклабился. Йеннифэр демонстративно отвернулась, притворившись, будто разорванная до самого бедра юбка занимает ее больше, нежели слова Эйка.
- Вы немного переборщили, милсдарь Эйк, - резко проговорил Доррегарай. - Впрочем, уверен, из благородных побуждений. Я считаю совершенно никчемным ваше мнение о чародеях, краснолюдах и ведьмаках. Хотя, мне кажется, все мы уже привыкли к таким речам, все же говорить так невежливо и не по-рыцарски, милсдарь Эйк. И уж вовсе не понятно после того, как вы, а не кто другой, бежите и подаете волшебную эльфову веревку ведьмаку и чародейке, которым угрожает смерть. Из сказанного вами следует, что вам скорее следовало бы молиться, чтобы они упали.
- Черт возьми, - шепнул Геральт Лютику. - Так это он подал веревку? Эйк? А не Доррегарай?
- Нет, - буркнул бард. - Эйк. Именно он.
Геральт недоверчиво покачал головой. Йеннифэр чертыхнулась себе под нос и выпрямилась.
- Рыцарь Эйк, - сказала она с улыбкой, которую любой, кроме Геральта, мог счесть любезной. - Как же так? Я - нечисть, а вы спасаете мне жизнь?
- Вы дама, госпожа Йеннифэр, - рыцарь чопорно поклонился. А ваше красивое и искреннее лицо позволяет думать, что вы когда-нибудь отречетесь от чернокнижничества.
- Чернокнижия, хотели вы сказать.
Богольт фыркнул.
- Благодарю вас, рыцарь, - сухо сказала Йеннифэр. - И ведьмак Геральт также вас благодарит. Поблагодари его, Геральт.
- Да меня скорее удар хватит, - ведьмак обезоруживающе искренне вздохнул. - За что же? Я мерзкий извращенец. А моя безобразная и лживая физиономия не сулит никаких надежд на исправление. Рыцарь Эйк вытащил меня из пропасти случайно, только потому, что я лихорадочно цеплялся за красивую даму. Виси я там один, Эйк и пальцем бы не шевельнул. Я не ошибаюсь, рыцарь?
- Ошибаетесь, господин Геральт, - спокойно отозвался странствующий рыцарь. - Никому из нуждающихся в помощи я не отказываю. Даже ведьмаку.
- Поблагодари, Геральт. И извинись, - резко сказала чародейка. - В противном случае ты подтвердишь, что по крайней мере в отношении тебя Эйк был совершенно прав. Ты не можешь сосуществовать с людьми. Потому что ты - иной. Твое участие в экспедиции - ошибка. Тебя сюда пригнала бессмысленная цель. Поэтому будет целесообразно отделиться. Я считаю, что ты и сам это понял. А если нет, то пойми наконец.
- О какой цели вы говорите, госпожа? - вклинился Гилленстерн.
Чародейка взглянула на него, но не ответила. Лютик и Ярпен Зигрин усмехнулись многозначительно, но так, чтобы чародейка этого не заметила.
Ведьмак взглянул в глаза Йеннифэр. Они были холодны как лед.
- Прошу прощения и благодарю, рыцарь из Денесле, - наклонил он голову. - Благодарю всех присутствующих за мое непреднамеренное и поспешное спасение. Я слышал, когда висел, как вы наперегонки рвались мне на помощь. Прошу всех присутствующих простить меня. За исключением благородной Йеннифэр, которую я благодарю, ни о чем не прося. Прощайте. Мерзость по собственной воле покидает благородную компанию. Ибо вы у мерзости уже вот где сидите! Бывай, Лютик.
- Эй, Геральт! - крикнул Богольт. - Не разыгрывай из себя целочку. Не делай из мухи слона. К черту...
- Лю-ю-юди!
Со стороны устья ущелья бежал Козоед и несколько голопольских милиционеров, высланных на разведку.
- Что такое? Чего он орет? - поднял голову Нищука.
- Люди... Ваши милости... - задыхался сапожник.
- Отдышись, человече, - сказал Гилленстерн, засовывая большие пальцы за золотой пояс.
- Дракон! Там дракон!
- Где?
- За ущельем... На равнине... Господин, он...
- По коням! - скомандовал Гилленстерн.
- Нищука! - рявкнул Богольт. - На телегу! Живодер, на коня и за мной!
- В галоп, парни! - завопил Ярпен Зигрин. - Галопом, мать вашу так!
- Эй, погодите! - Лютик забросил лютню за спину. - Геральт, возьми меня на коня!
- Прыгай!
Ущелье окончилось россыпью светлых камней, все более редких, образующих неправильную окружность. За ними местность мягко понижалась, переходя в поросшую травой, слегка холмистую луговину, со всех сторон замкнутую известняковыми стенами, в которых зияли тысячи отверстий. Три узких каньона, устья высохших потоков, выходили на луговину.
Богольт первым доскакал до каменного барьера, резко осадил коня, поднялся на стременах.
- О зараза, - сказал он. - О чертова зараза. Этого... этого не может быть!
- Чего? - спросил Доррегарай, подъезжая. Рядом с ним Йеннифэр, спрыгнув с телеги, налегла грудью на каменную глыбу, выглянула, попятилась, протерла глаза.
- Что? Что такое? - крикнул Лютик, выглядывая из-за спины Геральта. - Что такое, Богольт?
- Дракон-то... дракон... золотой.
Не больше чем в ста шагах от каменной горловины ущелья, из которого они только что вышли, у дороги, ведущей к северной части каньона, на куполообразном невысоком холме сидело существо. Оно сидело, изогнув правильной дугой длинную изящную шею, склонив узкую голову на выпуклую грудь, оплетя хвостом передние выпрямленные лапы.
Было в атом существе, в его позе что-то невообразимо грациозное, что-то кошачье, что-то противоречащее его явно змеиной родословной. Несомненно, змеиной. Ибо существо было покрыто слепящей глаза золотой чешуей с четким рисунком. Да, существо, сидящее на холме, было золотым - золотым от острых, зарывшихся в землю когтей до конца длинного хвоста, слегка шевелящегося меж покрывающих холмик растений. Глядя на них огромными золотыми глазами, существо расправило широкие золотистые нетопыриные крылья и так сидело, неподвижное, как бы требуя, чтобы им любовались.