Сад нереален. Но что же реально? Только эта узкая комната, подстилка, брошенная небрежно на пол, прорезь окна, забранного решеткой.
Быть может, там, за окном, расстилается пустырь, или кладбище, или плац с землей, утрамбованной множеством ног в «стукалках»?
Скорее всего это плац. Окна лагерного лазарета выходили на плац. Он, Колесников, до сих пор находится в Маутхаузене, в лазарете. Его не увозили никуда. Просто он грезит наяву.
Несомненно, после истязаний в застенке он продолжает болеть, у него повышена температура. Днем его мучит бред, к вечеру жар начинает спадать, голова опять свежа, ясна. И он принимается критически перетряхивать этот свой бред.
Да, а запах цветов?
Ну, что до запаха, то легко обнаружить исходный момент, первое звено в цепи ассоциации. После того как Колесников приподнялся на локтях и плюнул в лицо гауптшарфюреру, тот вытащил из кармана носовой платок, чтобы утереться. Платок пах духами.
Таков первый вариант разгадки.
А вот второй: к еде его эсэсовцы подмешивают какое-то снадобье. Оно-то и порождает в мозгу бредовые видения.
Не хотят ли этим способом сломить его волю, принудить «выговориться» на предстоящем допросе?
Но почему привиделся сад, именно сад? И это можно объяснить. Неожиданно со дна памяти всплыли картины, связанные с работой в Никитском саду. Они дали материал для видений.
Выходит, иллюзия, мираж? Нечто вроде затянувшегося кошмарного сна?
Когда-то в детстве Колесникова мучили кошмары. Но он умел просыпаться по собственному желанию. Нужно было топнуть во сне три раза, даже не произнося никаких заклинаний, просто топнуть, и все. И чары сна мгновенно развеивались! Со вздохом облегчения он открывал глаза, лежа в своей кроватке.
Ну же! Сделай это усилие! Прикажи себе проснуться! Пусть поплывут клочьями, как дым, как туман, и рассеются без следа цветы, деревья, кусты сирени, а заодно и эти стены с лохмотьями обоев!
Увы, он не в детском страшном сне. Топай не топай, этим не поможешь беде…
Но если в пищу его подмешивают дурманное зелье, то он должен отказаться от пищи! Объявить голодовку, подобную тем, о которых рассказывал Герт.
Выходит, лежать пластом, постепенно слабея?
Пассивная оборона! Не для него! Чтобы жить, он должен сохранять активность — двигаться, размышлять, действовать.
Кроме того, существует, по словам того же Герта, еще и такая пытка, как искусственное питание…
Нет, оба варианта разгадки никуда не годятся. В конце концов, он, Колесников, всю жизнь свою прожил в мире реальных вещей и в угоду фрицам не собирался отказываться от них.
Вывод: сад за стеной существует!
Другое дело, что там происходят вещи, пока еще непонятные…
Получается, что фрицы изо всех сил вгоняют его, Колесникова, в безумие!
Фрицам желательно, чтобы он бегал взад и вперед по саду, подхлестываемый ветром, и, ошалев от страха (безотчетного), видел галлюцинации?
Ну уж нет!
За войну ему довелось побывать в таких переделках, что и у гауптшарфюрера, и у Конрада, и у тонкоголосого штандартенфюрера, если бы они были на его месте, кишки полезли бы вон через горло.
Галлюцинации! Он не видел их даже после того, как его заклинило в бомболюке ДБ-3, а потом добрых десять минут мотало и кружило вниз головой над захваченным немцами Крымом, вдобавок на высоте три тысячи метров!
…То был пятый его боевой прыжок с парашютом, и он оказался неудачным.
Крым в 1943 году находился еще в руках немцев. Наше командование интересовалось передвижением немецких кораблей, а также обстановкой в портах. Поэтому одной сентябрьской темной ночью несколько дальних бомбардировщиков доставили отряд разведки из Геленджика в Крым и сбросили над Яйлой в районе горы Черной.
Перед вылетом у Колесникова не было ни минуты свободной. Отряд разделили на группы, командовать одной из них батя приказал ему. А в самый последний момент передали в штабе еще и очень важные шифровальные принадлежности — что-то около двадцати шифров-роликов.
Он увидел их впервые.
Каждый ролик представлял собой нечто вроде телеграфного рулона величиной с блюдце для варенья, но потолще. На бумажную ленту были нанесены цифры, казалось бы, в полнейшем беспорядке, как делают обычно мастера, ремонтирующие пишущие машинки. При этом у каждого ролика, который брали с собой разведчики, был двойник. Цифры располагались на нем точно в такой же последовательности. Он оставался в штабе. Это беспроигрышная игра — «третий лишний», единственный способ тайной связи, при котором вражескому специалисту по дешифровке нечего делать.
Чудодейственные ролики Колесников, по инструкции, засунул за пазуху своей туго подпоясанной куртки. Но в инструкции, к сожалению, не были учтены размеры бомболюка ДБ-3. Человек свободно пролезал в люк. А искусственно утолщенный человек?..
Дальние бомбардировщики перелетели через Керченский пролив, миновали на большой высоте Ялту, не будучи замечены зенитчиками, и, наконец, стали описывать круги над горой Черной. Дверцы бомболюков раскрылись.
Первой пошла радистка Валя, за ней кто-то из разведчиков. Последним полагалось прыгать командиру группы. Колесников нырнул вниз головой в черную яму и… застрял в ней!
Шифры-ролики? Ну так и есть!
На разведчике, которого сбрасывают над вражеской территорией и, как правило, с большой высоты, напялены тысячи одежек. Считайте: теплое белье, подбитая мехом куртка из чертовой кожи, такие же штаны, меховой шлем, сапоги (сшитые на заказ, по мерке, чтобы, упаси бог, не жали). К этому добавьте мешок с индивидуальным запасом продовольствия (сверхкалорийная пища), флягу со спиртом, автомат, пистолет, длинный десантный кинжал и две гранаты «лимонки». Парашют, правда, один. Запасной положен только при тренировках.
Со всем этим Колесников, понятно, протолкнулся бы в люк, хотя тот на ДБ-3 не так уж и широк.
Но ролики! Застопорили шифры-ролики, выпиравшие из-под куртки!
Прыгал Колесников, как и положено, — спиной вперед. Поток встречного воздуха мгновенно прижал его к корпусу самолета.
Он сразу же закрыл лицо руками. Но ледяные иглы пробивались даже сквозь плотно сдвинутые пальцы.
Ух! Ну и холодище! Как на полюсе! Мало того, что высота три тысячи метров. Свирепый, адский, непреодолимый ветер от движения самолета забивает ноздри, рот, горло, легкие. Дышать нечем!
Пилот поспешил сбросить скорость. Все равно Колесников чувствовал, что задыхается.
Снаружи были его голова, руки, грудь и половина парашюта. Внутри самолета оставались ноги, мешок с продовольствием и вторая половина парашюта. Так, располовиненный, закрыв лицо руками и задыхаясь от кинжальных уколов ветра, он кружил над Яйлой.
Экипаж самолета попытался втащить Колесникова обратно. Куда там! Еще сильнее заклинило в люке.
Он начал энергично размахивать ногами, пытаясь дать понять, что надо не втаскивать, а, наоборот, выталкивать. И, как ни странно, его поняли. Он почувствовал, что по нему просто заколотили там, наверху.
Но, устанавливая с летчиками контакт с помощью ног. Колесников нечаянно задел за какой-то рычаг, который соединялся с гашеткой пулемета. Тот дал очередь, и самолет был обнаружен ялтинской ПВО. Немцы открыли по нему зенитный огонь.
Разноцветных трасс, прорезавших тьму, и огненных факелов внизу Колесников не увидел. Он продолжал закрывать лицо руками. Руки его закоченели на ветру.
Один снаряд разорвался так близко, что самолет чувствительно качнуло. Колесникова стали «трамбовать» еще сильнее. Били ногами так, что немолчный звон стоял в голове.
Положение было отчаянное, все понимали это. Возвращаться на аэродром с человеком, висящим в люке вниз головой, нельзя. Лету до Геленджика сорок — сорок пять минут. Колесников не удержит руки на лице. Он задохнется, и на аэродром приволокут лишь его труп.