Однако в любом случае остается одна важная и сложная проблема. Не обязательно, чтобы за рассматриваемый период изменилось именно карательное воздействие, или цена, наказания. За этот период мог измениться сам характер преступлений с точки зрения цены объектов, на которые они посягают: она могла снизиться.
Возможно, и в этом случав было бы полезным снова обратиться к экономическим аналогиям. Экономистам уже пришлось столкнуться с подобными проблемами при анализе динамики экономических ценностей па протяжении длительного периода времени. Если вао интересует, например, определение цены лошади в течение известного отрезка времени, вы должны найти независимый показатель. В качестве такового, вероятно, можно было бы взять цену на золотые часы. Известно, что в 1750 г. цена лошади равнялась цепе четырех золотых часов, а 60 лет спустя — цене 8 золотых часов. Это может означать одно из двух: либо выросли в цене лошади, либо упали в цене золотые часы. Болезни лошадей могли вызвать их дефицит, а расширение возможностей для изготовления золотых часов могло привести к падению их цены, в результате чего требовалось больше золотых часов, чтобы «уравновесить» лошадь. Только тщательное исследование изменения цен на лошадей и на золотые часы в сопоставлении о цепами на другие предметы — включая в первую очередь, быть может, цену денег — может показать, чтб изменилось на самом деле.
В 1803 г. кража лошади, возможно, стоила клейма па лбу и 10 лет каторжных работ в кандалах, или, иными словами, клеймо на лбу и 10 лет каторжных работ в кандалах стоили лошади. Если, Следовательно, мы сможем доказать, что в 1803 г. п в 1853 г. цена лошади — независимо от того, измерять ли ее, например, работой, часами пли деньгами, — была той же самой, тогда как кража лошади в 1853 г. каралась только тремя годами тюремного заключения, то это позволит утверждать, что изменилось карательное воздействие, или цена, наказания.
Но здесь криминолог оказывается в столь же трудном положении, что и многие жертвы преступлений. Мы в настоящее время не в силах определить, изменилась ли ценность объектов, на которые посягает преступление, — больше она теперь или меньше, чем прежде, и в особенности намного ли она больше или меньше.
Нас ждут интересные исследовательские проекты. Однако можно, конечно, и поразмышлять. С того времени, когда мы начали располагать статистическими данными, преступность в Норвегии имеет в основном корыстный характер. В процветающей стране относительная тяжесть имущественных преступлений могла постоянно уменьшаться, в связи с чем должны были смягчаться и наказания. С другой стороны, рост материального благосостояния, по-видимому, привел к тому, что добыча корыстных преступников постоянно увеличивалась. Жертвы становились богаче, но то же самое, вероятно, происходило и с ворами. Я полагаю, что все эти возможности уравновешивают друг друга и поэтому преступления с точки зрения их тяя«ести и теперь и прежде рассматриваются примерно одинаково. Из этого следует, что изменилась не цена преступления, а цена наказания.
5. СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ДАННЫЕ ПО СКАНДИНАВСКИМ СТРАНАМ
В подтверждение своей точки зрения — хотя такое подтверждение нельзя принимать безоговорочно — я собрал определенный материал для сравнения по трем странам, которые близки Норвегии по уровню материального благосостояния. Кроме того, две из этих стран очень близки Норвегии по тем показателям, которые должны иметь решающее значение для определения величины карательного воздействия, или цены, наказания. Третья страна в течеппе определенного периода была в этом отношении весьма сходна с двумя остальными, но затем стала резко от них отличаться. С этого времени в этой стране начала применяться совершенно иная шкала наказания.
Речь идет о Дании, Швеции и Финляндии. Я сопоставил данные о числе заключенных в пересчете на сто тысяч населения по каждой из названных стран, а также по Норвегии за максимально возможный период времени начиная примерно с 1810 г. Данные за первые годы, естественно, не столь достоверны, как данные за годы последующие, отчасти потому, что они базируются на результатах исследований, имевших случайный характер, отчасти из-за отсутствия уверенности в том, что действительно были учтены все лица, находящиеся в заключении, в том числе и в местных тюрьмах. По Норвегии данные вполне надежны с 1850 г., по Швеции — с 1862 г., по Дании — с 1863 г., по Финляндии — с 1886 г. Я не решаюсь использовать финские данные за более ранний период, поскольку здесь имели место специфические обстоятельства: с 1826 по 1888 г. значительное число заключенных ссылалось в Сибирь. Всего за этот период в Сибирь было сослано 3236 человек. Из них 880 составляли лица, приговоренные к смертной казни, которую царь заменил на пожизненные каторжные работы в рудниках. Еще 1193 заключенных были сосланы в Сибирь по их просьбе в качестве колонистов. Такой же была судьба и 1168 осужденных за бродяжничество (В. Хьелман).