Позвольте мне пояснить, что я имею в виду, на некольких чрезвычайно простых примерах. Мои данные будут иметь главным образом местный характер. Такими они и должны быть. Я не могу говорить о Югославии, основываясь на норвежских данных. Я участвую в создании зеркала моего собственного общества. Но принципы, лежащие в основе анализа, имеют универсальный характер.
4.1. Индикаторы формального контроля
Увеличивается ли преступность?
Если мы начнем с попытки ответить на этот вопрос, нас, по всей вероятности, ожидает поражение. Катам образом мы можем ответить на него, если нет общепризнанных критериев преступления, тяжести преступлений, нет методов установления размеров латентной преступности и того, насколько официально зарегистрированные преступления отражают не поддающиеся установлению общие цифры преступности.
Мы вынуждены смириться со своей участью: мы не знаем этого и никогда не узнаем. Нам удастся узнать это в отношении лишь определенных видов преступного поведения. Но никогда — в целом, потому что нет ясности относительно того, что в это целое включать.
Однако мы можем обратить свое поражение в победу: освобожденные от напрасной траты сил на выяснение того, увеличилась преступность или нет, мы можем перейти к вопросу, ответ на который найти значительно легче, а именно: изменяется ли в сторону увеличения или уменьшения число официально регистрируемых в обществе преступлений? Или не изменяется ли в данном конкретном обществе число лиц, официально признаваемых преступниками? Ответы на эти вопросы не обязательно говорят нам об изменении самой преступности. Но они увеличивают общий объем информации об этом обществе.
Позвольте мне использовать в качестве примера динамику преступности, представленную числом лиц, официально признанных преступниками с 1853 до 1970 г., в пересчете на 100 тыс. населения. Две особенности привлекают внимание.
Во-первых, стабильность. За исключением периодов двух мировых войн, число официально стигматизированных лиц находится в Норвегии в пределах поразительно устойчивых значений — как максимальных, так и минимальных.
Но имеется и вторая особенность: самые последние годы отмечены переменами. В Норвегии начиная с 1968 г. относительное число официально признанных грешников вышло из-под контроля. Оно приближается к тому, что имело место в условиях войн. Что-то происходит. Я не могу сказать, растет ли преступность. Но я могу сказать, что увеличивается число лиц, формально признанных преступниками. В соответствии с моими ценностными представлениями это плохо само по себе. Но еще хуже, что этот показатель гармонично сочетается со множеством других индикаторов, указывающих на перемещение центра тяжести с неформального контроля граждан на контроль формальный.
С точки зрения моих ценностных представлений это тоже отрицательное явление. Это показатель такого типа общества, в котором составляющие его блоки так увеличились, а жизнь так сегментировалась, что человек потерял в нем след другого. Важнейшими агентами контроля за преступностью являются, конечно, не полиция, не суд и не карательные учреждения, а жены, мужья, дети, родители, друзья, соседи и коллеги по работе. Шутка или ироническое замечание по поводу отклоняющегося от нормы поведения либо любовь в ответ на надлежащее поведение — это наиболее важные санкции во всех социальных системах, как в не-индустриализированных, так и в сверхразвитых в промышленном отношении обществах.
Увеличение размеров составляющих общество блоков, необходимое в индустриализированных обществах в целях сокращения расходов, и увеличение сегментации внутри них означает, что люди проводят в своем узком кругу меньше времени, чем прежде.. Во взаимодействие включается все больше партнеров, которые в условиях нашего общества легко могут быть заменены другими. Для первичного контроля это фатальное обстоятельство: отношения между партнерами не образуют сеть, связывающую их друг с другом. Мы можем расщепить общество на сотни отдельных частей. Индивид переходит от сегмента к сегменту в разных социальных ролях, с новыми партнерами по роли и в конечном счете также с новой аудиторией, которой нет дела до его других ролей, до других его партнеров, до его прошлой жизни. Муж живет одной жизнью на работе, другой — в пригороде, третьей — в клубе радиолюбителей, четвертой — на научном конгрессе. Все это хорошо — и очень плохо. Это позволяет уйти от тотальности многих форм первичного контроля. Бытие, в котором ночь оказывает влияние на день, а день имеет последствия для ночи, возможно в высокоиндустриали-зированном обществе только в условиях самой высокой степени тотальности либо в таких тотальных институтах, как тюрьмы и психиатрические больницы.