Сторонник точных наук также мог бы счесть, что я слишком осторожен в суждениях. Мы, конечно, можем определить, как нервы распределяются в теле, и обследовать типичных людей в типичных ситуациях, чтобы выяснить, чтб они считают самым болезненным. Тем самым мы бы приблизились к постижению психологии этого явления. Но в то же самое время, чем больше мы приближаемся к нервным центрам и стандартизированным ситуациям, тем больше удаляемся от тех социальных, этических и религиозных факторов, которые, по-видимому, способны нейтрализовать то, что должно восприниматься как сильная боль, или усиливать слабую боль. Охранники из концлагерей с удивлением рассказывали, что заключенные сильнее реагировали на незначительные проявления насилия, чем на жестокость. «Они плакали, как дети, получив пощечину. Но они будто не реагировали вовсе, когда их избивали или когда убивали их друзей» (Кристи, 1972). JK. Луссеран (1963) фактически признает, что он впервые ощутил ценность жизни в концлагере Бухенвальд. Он все время жил на грани уничтожения. Из 2 тыс. узников, вместе с ним доставленных из Франции, выжили 30. Ему приходилось жить ощупью и выбирать между смертью и полусмертью в лазарете: он был слепым с детства.
По этим и по другим причинам в этой книге не будет обсуждаться, что такое боль, какая боль больше, а какая — меньше, сокращается ли на земле причинение боли или увеличивается. Эти вопросы выходят за пределы общественных наук. Но что я могу и буду делать, так это описывать действия, предназначенные служить наказанием также другие действия, весьма с ними схожие. Я опишу формы, используемые в случаях вынесения решений о наказаниях. И я буду оценивать как такие действия, так и такие формы.
В течение ряда лет морализм в данной области представлял собой установку, и само это слово ассоциировалось со сторонниками лозунга «закон и порядок» и суровых уголовно-правовых санкций. При этом предполагалось, что их оппоненты парят в пространстве, свободном от ценностных представлений. Позвольте мне заявить со всей определенностью, что я тоже моралист. Более того: я активный, бескомпромиссный моралист. Одна из основных предпосылок, из которых я исхожу, состоит в том, что борьба за уменьшение на земле боли, причиняемой людьми, — это справедливое дело. Я легко могу предвидеть возражения, которые вызывает такая позиция: боль способствует духовному росту людей, они становятся более зрелыми, как бы дважды рожденными, более глубоко постигают сущность вещей, переживают большую радость, если боль исчезает, и, согласно некоторым религиозным представлениям, становятся ближе к богу или к раю. Некоторые из нас уже имели возможность воспользоваться подобными преимуществами. Но мы на опыте знаем также, что бывает совсем по-другому: боль останавливает или тормозит духовный рост человека, делает его злым. В любом случае я не могу представить себе такого положения, когда бы следовало стремиться к увеличению на земле боли, причиняемой людьми. И я не вижу серьезных оснований для того, чтобы считать нынешний уровень причинения боли вполне справедливым и естественным, поскольку вопрос этот весьма важен и я должен сделать выбор; я не вижу иной позиции, которую можно было бы отстаивать, кроме как борьба за уменьшение боли.
Одно из правил, которому нужно было бы следовать, таково: если есть сомнения, то нельзя причинять боль. Другое правило должно состоять в том, чтобы причинять как можно меньше боли. Ищите альтернативу наказанию, а не альтернативные наказания. Часто нет необходимости реагировать: преступник так же, как и окружающие, знает, что то, что он совершил, — плохо. Многие отклоняющиеся поступки представляют собой экспрессивную, неадекватную попытку что-то сказать. Пусть преступление послужит исходным пунктом для подлинного диалога, а не для столь же неадекватного ответа посредством причинения боли полной мерой. Социальные системы следует организовать так, чтобы диалог мог иметь место. Более того, некоторые системы устроены таким образом, что многие деяния естественно воспринимаются как преступления. Устройство других систем предрасполагает к тому, чтобы те же самые деяния воспринимались как проявления конфликтующих интересов. Для того чтобы уменьшить причинение боли людьми, нужно поощрять создание систем второго типа. Моя позиция, представленная здесь в неизбежно упрощенном виде, но с полным пониманием сложности обсуждаемых вопросов, кратко сводится к тому, что социальные системы должны строиться таким образом, чтобы свести к минимуму ощутимую потребность в причинении боли с целью социального контроля. Неизбежна скорбь, а не ад, создаваемый людьми.