– Я заберу тебя, понял?
Она смотрела мне в глаза. Ждала ответа. Я с трудом сглотнул образовавшийся в горле ком и выдохнул смущенное «да».
Лада кивнула и продолжила:
– Пока не знаю как, немного налажу свои дела и заберу тебя, понял?
И снова мое глухое «да».
– Молодец.
Она потрепала меня по голове и растворилась в толпе спешащих домой школьников.
Потом несколько дней подряд я видел Ладу лишь мельком, на переменах, но она не подходила ко мне, будто даже избегала. И мама перестала приходить ко мне перед сном, и за столом на меня не смотрела, забывала спрашивать, сделал ли я уроки. А я и не делал, и засыпал со светом, и за обедом не ел салат, а из супа вылавливал только картошку. А папа оставался папой.
Примерно через неделю Лада снова подошла ко мне.
– После урока буду ждать тебя за школой, – шепнула мне на ухо и исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Весь урок только и смотрел в окно, да грыз ногти. Что я скажу маме? Можно ли с ней попрощаться? А вещи? Брать с собой вещи или как Лада уйти не с чем? А где мы будем жить? У Вовки? Я боюсь его маму.
Прозвенел звонок, трясущимися руками я собрал учебники в рюкзак и на ватных ногах вышел из класса.
Лада, как и обещала, ждала меня за школой.
– Пошли на стадион.
Я молча последовал за ней. Мы сели на скамью для зрителей. На поле мальчишки играли в футбол. Какое-то время Лада будто следила за мячом, потом, не поворачиваясь ко мне, сказала:
– Скажи маме, пусть денег даст.
– А где твой телефон? – неожиданно для себя спросил я.
– Кончился, – грубо ответила она.
Молча смотрела на играющих, потом добавила:
– Если даст, принеси завтра в школу. Смотри не потеряй.
Посидели еще немного. И улыбнувшись, будто не мне, Лада встала и ушла.
Пришел домой и сразу к маме на кухню. Мама стояла за плитой, спиной ко мне.
– Лада денег просит – сказал я ей, стоя у порога.
Поварешка в маминых руках зависла над кастрюлей, не поворачиваясь, мама кивнула. Вечером принесла мне в комнату деньги. Помогла спрятать в потайной карман рюкзака.
Деньги Лада приняла молча, спрятала их в карман безрукавки, так же коротко кивнула, как и мама недавно, также старалась на меня не смотреть.
Через несколько дней Лада попросила еще. Мама дала, я принес.
После Лада пропала, в школе не появлялась. Объявилась спустя неделю, схватила меня за капюшон куртки, когда я выходил из школы. На ней была чужая некрасивая фиолетовая куртка.
– Есть разговор, пошли.
Вышли со школьного двора. Остановились у дверей небольшого магазина.
– Деньги есть? – спросила она меня
– Да. Чуть-чуть.
– Купи мне шоколадку.
Я сходил за шоколадкой. Она приняла ее, развернула, и, откусив пару раз, сказала:
– Скажи маме, пусть поговорит с папой, я хочу вернуться.
Она и до этого не смотрела на меня. Можно ли еще больше не смотреть на человека? Пусть даже на такого маленького, как я.
Маме передал слово в слово. Она долго смотрела перед собой, потом приказала идти делать уроки. Ждал день, ждал два… Лада в школе не появлялась, мама молчала, папа смеялся перед телевизором, ругался в телефон, хвалил за обедом жареное мясо. Я подслушивал под дверью, ходил за ними по пятам, дергал на кухне маму за платье «ма-ам», и добавлял про себя: «Лада хочет домой». Но меня все время куда-то отправляли, то спать, то играть, то просто просили не мешать.
Бух-бух – громыхала музыка во дворе перед домом. У накрытого бассейна жарили шашлык. Громко говорили, стараясь перекричать музыку, смеялись, ели мясо. Женщины кутались в уютные шубки, пританцовывая, держали бокалы за тонкие ножки. Я бродил среди гостей, маленький, незаметный.
Папа был в центре внимания. Сидел в окружении гостей, что-то громко рассказывал, обрисовывая руками невидимый предмет. Я подобрался поближе, он рассказывал про баню, которую строили у нас на заднем дворе. Я туда и направился.
Задний двор не освещался фонарями, только светом из окон соседнего дома, такого же большого, как наш. Строители давно разошлись. За спиной музыка, гости, смех, а здесь, ветерок треплет волосы, пахнет свежим деревом, и собачьими какашками, бесформенными кучами лежат стройматериалы, поскуливают запертые в будках собаки. Наверное, папе дорога эта баня, если он так часто говорит о ней. Каждый день, придя с работы, он идет сюда, ругает строителей, да так, что краснеет лицо, сотрясается большой живот, особенно того рыжего, высокого. Заходит в дом и продолжает еще их ругать, но уже для мамы.