– Прям джентльмен! – И глаза ее светились.
К Вовке уходила, не прощаясь, частенько прихватив с собой деньги из маминого кошелька. А возвращалась так и вовсе не Лада. Эта другая, была то злая и молчаливая с мертвыми глазами, она медленно шла в свою комнату, хватаясь за стены, чтобы удержаться на ногах. То пугающе веселая, шаталась, ударялась об углы и мебель, будто тело не ее, будто она ему не хозяйка, падала, смеялась. Я старался не дышать носом, когда обхватив меня слабыми руками, она целовала мое лицо. Я не хотел этого запаха, похожего на папин, не хотел мокрых поцелуев, неуклюжих объятий, я не хотел такую Ладу. Зачем Вовка возвращал мне ее такой?
Из окна автобуса, который каждый день возил нас с Ладой в школу и обратно я видел вдалеке заброшенное здание завода. На его крышу я ставил Вовку, который фотографировал себя на фоне высоты. Там же, на краю крыши они сидели вместе с Ладой, свесив ноги вниз. Иногда я отправлял туда Валеру. Он наблюдал за ними из-за той высоченной трубы, видел, как они смеются, Лада кладет голову на Вовкино плечо и, возможно, они даже целуются. Тогда Валера, выходил из своего укрытия и толкал Вовку в спину. Тот, хватаясь за воздух, падал вниз. Но иногда он падал и сам, без Валериной помощи. Просто оступился, просто не удержался. А Лада ехала на соседнем сидении автобуса и не знала, как было бы хорошо, если бы Вовка навсегда исчез.
Зашел в наш подъезд, а там мама, в своем неизменном пальто, с сумкой через плечо, трясущимися руками ворочает ключ в замке. Когда папа умер, у нее так руки не тряслись – почему-то подумал я. Увидела меня, протянула ключ от двери, которую так и не смогла запереть.
– Пойдем со мной, – сказала она мне.
Я быстренько закрыл дверь и побежал за ней. Такси ждало у дома. Нас привезли в больницу. Я помнил это огромное здание, заблудиться в нем можно, я здесь лежал с желтухой. Мама шла быстро, я еле за ней поспевал. Двери, коридоры, лестницы. Пахло хлоркой и лекарствами.
Путаясь в словах, мама спросила у женщины за стойкой, где наша Лада. Ей рассказали. Мы, не дожидаясь лифта, поднялись еще на два этажа выше. Мама сняла пальто, и вместе с сумкой вручила их мне. Под тяжестью вещей я присел на стоявшую тут же в коридоре скамейку. Мама ушла. Позади меня были огромные до потолка окна, с них дуло в затылок, слева лифты, справа выход на лестничную площадку, прямо передо мной две двери в больничные отделения – хирургическое и травматологическое. Мама зашла во вторую. Она долго не возвращалась, я уже вспотел в своей куртке, с ее пальто на коленях. Наконец, пришла, заплаканная, вызвала такси, и мы поехали домой.
Дома мама собирала вещи: свою и Ладину зубные щетки, халаты, домашние тапочки, а еще туалетную бумагу, зарядку для телефона, что-то еще… Я ходил за мамой, помогал ей искать вещи в Ладиной комнате.
– Я буду с Ладой в больнице. Сегодня переночуешь один. Завтра в школу можешь не ходить. Все, что в холодильнике найдешь, ешь. Закрывайся.
Я закрыл за мамой дверь. Посидел на кровати – на своей, потом на Ладиной, сидя на диване перед телевизором до боли сгрыз ногти на больших пальцах. Звонок в дверь, я замер, а потом рванул к двери.
– Кто? – шепнул я в замочную скважину.
– Это я, – ответили мне знакомым голосом.
Кто этот «я»? Вспомнить не мог, но дверь открыл. Света, Ладина подруга.
– Я к тебе, – улыбалась она мне.
Она вошла в квартиру, сняла пальто, разулась. Стояла передо мной высокая, улыбающаяся.
– На кухню пойдем?
И пошла, а я за ней.
– Давай, я, Лешка, тебя чаем попою?
Я чувствовал себя гостем. Гостем, с которым ласково обращались, поили чаем, кормили бутербродами. Света – хорошая, и я вроде бы хотел есть, но не стал и чай отодвинул от себя.
– Лада… – умолял я Свету.
Она вздохнула, облизнула губы, и уставилась в свой чай.
– Пожалуйста, – незнакомым голосом сказал я, потому что горло больно сдавило.
Света посмотрела на меня своими большими карими глазами, светло и добро улыбнулась.
– Да все с ней хорошо! Ногу сломала. Гипс наложат, и домой отпустят.
Врет! Я знал, что врет! Света осталась на ночь. Думаю, мама ее попросила.
Правда о Ладе доходила до меня по крупицам. Подслушанную, украденную, я собирал ее, прятал в складках своего одеяла, проговаривал перед сном по тысяче раз, чтобы ничего не упустить, не забыть. И однажды картинка сложилась.
Лада в тот вечер пошла к Вовке. Дома он был один. Они слушали музыку, пили вино и таблетки. Про таблетки говорили много и с удовольствием, особенно в школе, при этом понижая голос почти до шипения. А потом, взявшись за руки, прыгнули с балкона. Квартира Вовки располагалась на втором этаже. Свежевыпавший снег смягчил удар, Лада сломала обе ноги. А Вовка приземлился на торчащий в палисаднике штырь. Вовка умер.