Вновь Фабьен захлестнула буря эмоций. И эта ласка оказалась для нее внове, как шлепки по заду. Мускулы бедер напряглись, когда она попыталась свести их вместе, чтобы прикрыться от тех, кто смотрел на нее во все глаза. Ужасно все-таки осознавать, что все видят, как ты медленно, но верно возбуждаешься. Но она уже понимала, что Нэнси не допустит срыва спектакля.
А потому смирилась, попыталась забыть обо всем, кроме наслаждения, и выгнула спину, подставив свою «киску» под затянутые в перчатки руки Нэнси. Мимолетная мысль о Говарде мелькнула в ее голове, но ей уже было наплевать, видит он сейчас ее или нет.
Нэнси поднесла руки к губам Фабьен, сунула один палец в рот, чтобы та попробовала вкус собственных соков. Потом наклонилась и начала целовать нежную кожу с внутренней стороны бедер. Через какие-то мгновения поцелуи сменились легким покусыванием, еще больше возбудившим ее.
Фабьен замотала головой, громко застонала. Она словно открывала себя заново. Все ее чувства, все ее обнаженные нервные окончания завязывались на Нэнси. Все знающей, все умеющей, каждое прикосновение которой дарило ей наслаждение.
Руки свело напряжением. Кресло словно разогрелось, прилипало к коже. Нежную кожу под коленями, ягодицы покрыла пленочка пота, благодаря которой она заскользила навстречу Нэнси.
— Не останавливайся, — шептала Фабьен, — ради Бога, только не останавливайся, — наверное, не очень-то понимая, чего хочет.
Она чувствовала, как нарастает удовольствие. Включили музыку. Звук обрушился на нее, разрывая барабанные перепонки. Трент Резнор пел «Голова как дыра». Бьющие в сцену прожектора слепили ее. Все чувства обострились. Она ощущала сигаретный дым, запах кожаной обивки кресла, аромат духов Нэнси, собственный мускус. И окружающий мир полностью опустел, в нем остались только она и Нэнси.
— О Боже! Пожалуйста, Нэнси… — всхлипнула она, чувствуя, как подкатывает первая всесокрушающая волна оргазма.
И когда она замерла на краю пропасти, Нэнси наклонилась над ней и вогнала во влагалище два пальца. Фабьен ахнула, ее бедра подались вперед, она насаживала себя на пальцы Нэнси. А та прижалась ртом к губам Фабьен, целуя ее взасос. Когда же язык Нэнси ворвался в рот Фабьен, оргазм водопадом обрушился на нее.
Аплодисментов она не слышала. Встала словно во сне. Ноги дрожали. Ее словно выжали досуха, эмоций просто не осталось.
Нэнси освободила ее запястья, нежно поцеловала каждое. Подняла с пола платье, бросила Фабьен. Она его поймала, прижала к груди.
Нэнси наклонилась к уху Фабьен:
— Мне не пришлось понуждать тебя, не так ли? Это хорошо. Пойдем со мной.
Пощелкивая плетью по высоким сапогам, Нэнси сошла со сцены. Фабьен послушно последовала за ней. Мышцы бедер болели, кожа пощипывала там, где ее кусали зубки Нэнси. Отшлепанные ягодицы по-прежнему покалывало, соски сохраняли повышенную чувствительность. Все тело ныло, но его переполняла энергия.
В гримерной она заглянула в глаза Нэнси, улыбнулась. Нэнси улыбнулась в ответ, ее взгляд говорил о том, что она все понимает.
— Тебе нужна ванна и немного ласки. Поедем ко мне или к тебе? — Она обняла Фабьен, нежно поцеловала в губы.
— Ко мне, — ответила Фабьен. — Я никого не жду. Собиралась позавтракать с одним человеком, но теперь передумала. Не хочу тратить на него время. Больше не хочу.
В ЛАЙКОВЫХ ПЕРЧАТКАХ
Возвращаясь домой на трамвае, Лили неотрывно смотрела в окно. Сторонний наблюдатель мог бы подумать, что ее интересует происходящее на улице, но если бы кто счел за труд приглядеться к ней, от него не укрылись бы руки Лили, беспрестанно бегающие по завернутой в тонкую бумагу плоской коробочке, которая лежала у нее на коленях, словно их обладательница то ли очень гордилась покупкой, то ли испытывала за нее тайную вину.
Лили не могла сказать, что побудило ее приобрести пару дорогих вечерних перчаток из черной лайки. Но она их купила. И теперь, упакованные в коробочку, они лежали у нее на коленях между слоями тонкой фиолетовой бумаги. Она не относила себя к фривольным девицам, не замечала за собой привычки к импульсивным покупкам. Наоборот, ставила себе в заслугу здравый смысл и уравновешенность, те самые особенности характера, которые столь ценились в служанке леди Элеонор Соумс.