- Ага, пришел значит.
Дед воинственно задрал голову и повернулся ко мне здоровым глазом.
- Заходи, заходи, не смотри, что так мусорно. Хозяйка есть, грязи нет, хозяйки нет, грязь есть. Вот и у меня нет старухи, а руки на эту дребедень поднять не могу.
- Дед, давай я уберу, - просит Верка.
- Циц... Каждый свечек имеет свой шесток. Без тебя разберусь. Ты извини меня, доктор, за то что отругал в первый же день, не прав был. Сам посуди, в эту дыру могут прислать или неумеху, или неудачника, а как ты попал, не знаю...
- Прислали по разнарядке.
- Видно там за проволокой совсем рехнулись, нормальных людей присылают, чтобы их калечить потом... Я то просил зайти зачем? За Люську тебе сказать спасибо.
- За какую Люську?
- Да ты что, доктор? Роды от которой в монастыре принимал...
- А... Я просто не знал, что ее Люсей звать.
- Деда, чего же вы мне то не сказали? - удивилась Верка. - Мальчик или девочка?
- Девочка. Мне монахини говорили, как она тяжело рожала и как ее резали и спасли.. Доктор, я не очень богат, но рождение нового человека, не может быть без подарка тому, кто сумел и мать, и дочку спасти от верной смерти.
- Да бросьте, дед Тимофей...
- Э... нет. Мне Верка сказала, что вы разбираетесь в живописи, я хочу вам подарить кое что. Идите за мной.
Он ведет меня в следующую дверь и мы оказались в небольшой светелке. Это была мастерская. Десятки картин сложены вдоль стен, кругом раскиданы крашенные доски, ложки, тарелки.
- Смотри, все сам делал, - с гордостью говорит дед. - Не смотря, что кривой, сам рисовал.
Кругом буйство красок, будь то их автор сошел с ума.
- Ну как, нравиться?
- Нравиться.
- Вот возьми, мое лучшее полотно. На Марсе- называется.
Он подает мне удивительную картину. Застывшая ракета на цветущей планете, но чувствуется, здесь была трагедия, давно корни и ветви странных деревьев опутали стальную громадину и только рядом кладбище... унылые кресты неровно разбросаны по полю. Рядом с одним крестом в лохмотьях стоит старая женщина и... улыбается. Ни одного черного тона, бешено глядит солнце, изумрудом отливается трава и деревья, желтизной сияет песок.
- Спасибо, дед.
- Возьми еще одну. Это Люська, которую ты спас.
Он подает мне портрет веселой девчонки с короной на голове.
- Как же вы так...
- Бери, бери...
В дверь постучали.
- Кого еще черт несет?
- Тимофей, это я Надежда, доктор у вас?
- Здесь он.
- Его просят в госпиталь воинской части, там раненых привезли...
- Тьфу, - плюет дед. - Вроде и войны нет, а кругом война.
- Пошли, - командую я Верке и сую ей картины. - Ты их мне в комнату занеси, а я прямо в часть...
Майор Молчанов кивает вместо приветствия.
- Доктор, с хирургией знакомы?
- Проходил практику два года в Кривом Роге.
Майор кивает головой.
- У меня хирург тоже молодой, старший лейтенант Павлов, но пьет, собака. Сам то он очень квалифицированный, но нужна подстраховка. Помощник доктора уехал в Кулунду, и больше никого нет. Так что идите в операционную помогите ему чинить людей.
- А что произошло?
- Ракета, да не простая, а с кассетной головкой, отклонилась от цели и бабахнула, да не шариками, а пластинами. В диаметре двадцати километров вся растительность оказалась, как подстрижена. Наших сигнальщиков тоже зацепило. Двое наповал, а троих привезли... Идите доктор, время не ждет.
Первый раненый был ужасен, тонкая пластина пронесся вдоль головы и сняла... кусок кости черепа. Мозг торчал наружу и "дышал". Второй осколок косо вошел в бедро и разнеся половину берцовой кости, застрял... Я помогал худенькому парнишке хирургу, как я понял, это и был старший лейтенант Павлов. В нашей бригаде была еще операционная сестра...
Только через девять часов я и Павлов вывалились из операционной выжатые как лимоны. Было уже темно. В докторской дежурил Молчанов, он бросил нам по банке с соком.
- Выпейте, ребята.
Пальцы с трудом расковыряли дырку и я с жадностью выпил сок.
- Будут жить? - спрашивает Павлова, Молчанов.
- Двое то да, третий- не знаю.
Майор кивает головой.
- Вам там в столовой поесть оставили.
- Хорошо.
- Я приказал вам, Борис Дмитриевич, потом выделить машину...
Киваю головой.
Газик проезжает мимо клуба. Внутри гремит музыка, там шум и смех, из дверей вырываются клубы табачного дыма. Снаружи молодежь тоже перекуривает или отдыхает от потной тряски в зале
- Ей, стой, - кричит женский голос, какая то фигура возникает перед капотом.
Шофер тормозит. В дверцу газика просовывается голова Риты.
- Доктор, все в порядке?
- С кем? Со мной или больными?
- И с вами, и с ними?
- Со мной все в порядке, с больными нет. Риточка, я еду домой и так устал, ты извини.
- Я поеду с вами.
Она решительно открывает заднюю дверцу и плюхается на сиденье.
- Трогай.
Рита поднимается со мной на второй этаж в комнату. Она помогает мне лечь на койку. Только голова прикоснулась к подушке, как я мгновенно засыпаю и вижу жуткие сны, вывороченные человеческие мозги и перемешанные сломанные кости в разорванном мясе.
Чей то палец прошелся по лбу. Я открываю глаза.
- Рита, ты еще здесь?
- Тише, - палец прижимается к губам, - мне пора уходить.
- Ты всю ночь была здесь? Где спала?
- На столе. У тебя шикарный стол, только очень жесткий. Ты так отвратительно спал, что я через каждый час вставала, боялась как бы не свалился на пол.
- Извини, что столько принес беспокойств.
- Ничего.
Она осторожно прикоснулась к моим губам своими.
- Мне надо быть в хорошей форме перед учениками, я пойду.
Тихо скрипнула дверь.
АПРЕЛЬ
Из Комарова привезли на телеге двух мальчишек. На их головы и кисти рук ужасно смотреть. Что то похожее на чесотку, красноватая сыпь, кое где разъелась и кроваво багровые полосы разбросаны по всем участкам кожи.
- Очень чешется? - спрашиваю их.
- Очень, - чуть не плачет пятнадцатилетний парнишка, - особенно в волосах.
Я просматриваю его голову. Да, там корки запекшейся крови.
- Ты на полигоне был? - спрашиваю его.
Парнишка сжимается и испугано говорит .
- Да.
- Рассказывай. Когда ходил и зачем?
- Мы с Пашкой три дня тому назад пошли на полигон напилить чурбаков для нашей мастерской. Знаете..., ложки, фигурки... вырезать. Ну вот, идем оглядываем деревья, вдруг недалеко как ухнет... Присели, тихо. Потом только распилили ствол, стало руки и кожу на лице щипать, почесали и пошли домой, а там все вдруг закидало пятнами... У Пашки, даже, кровь пошла изо рта.
Я обращая внимание на его дружка. Действительно, губы необычно красные.
- Открой рот, - прошу его.
Он открывает. Вся гортань кроваво-красного оттенка.
- Ты есть то можешь?
- Кашу только..., но очень больно... внутри все жжет.
- В вашем поселке. Еще кто-нибудь заболел?
- Мама Пашки. У нее только руки забросало.
- Ладно, ребята. Сейчас мы вас смажем и перебинтуем. Надежда, у нас есть свинцовая мазь?
- Немного.
- Сможешь ее на этих парнишек истратить, смазать все пораженные места?
- Не хватит наверно, - сомневается медсестра.
- Попробуй, пожалуйста, потом перебинтуй. А вот этому, - я показываю на Пашку, - прополощи рот, даже не знаю чем. С этой пакостью неизвестно как бороться. Попробуй синим йодом.
Я помогаю ей запеленать мальчишек в бинты.
- Надежда, срочно спрячь их в баню. Ее закрыть и никого не пускать. Мужика, который их привез, тоже изолировать. Я подозреваю, что у мальчишек какой то необычный вид экземы.
- Ой, - вскрикивает она. - Я же забыла про мужика то. Доктор, я сейчас.
- Оставайся за меня. Пойду в госпиталь, хоть лекарств попрошу.