Я стою на позициях автора этого превосходного предисловия. Для меня ЭСВ – это бессмыслица, и потому я не вижу необходимости в опытах для доказательства лженаучности парапсихологии. Но можно ли априори отрицать что бы то ни было? Очевидно, можно. Правда, лишь в том случае, если признаешь абсолютную справедливость каких-то принципов. У меня такие принципы есть. К ним относится, во-первых, уверенность в том, что нет духовных явлений, которые не сводились бы к материальным процессам, и, во-вторых, что нет явлений, которые могли бы противоречить законам природы, если только не выходить за рамки внешних условий, для которых законы природы установлены.
Для чего нужен перевод книги Хэнзела? Казалось бы, речь идет о чепухе, не заслуживающей внимания, о полемике с некоторой кучкой заблуждающихся людей, которые не оказывают влияния на общество. К сожалению, это не так. И книга Хэнзела, детально разоблачающая сказки и жульничество, которые подавались в некоторых наших книгах, газетах и журналах в виде сенсационных открытий передовой науки, появляется на свет весьма своевременно. Почему же выпуск таких книг стал необходим?
Мне пришлось познакомиться с парапсихологией по книге Васильева «Таинственные явления в человеческой психике».
Я хорошо помню свою первую, весьма наивную реакцию. Выход такой книги в свет – недоразумение.
Именно в таком настроении я выступил с первой антителепатической статьей, будучи твердо уверен, что за этим последуют выражения горячей благодарности и поздравительные письма. Однако оказалось, что я не понял сути дела – только после многочисленных выступлений, получив сотни писем от читателей, я начал туманно представлять себе психологические основы доверия к лженауке вообще и ко всякой телепатии в частности.
Ранее я полагал, что доля недоверчивых людей – во всяком случае среди людей с образованием – намного превосходит долю доверчивых слушателей. Но теперь, на основании личного опыта я утверждаю: доверчивых людей куда больше. Их рассуждения сводятся к тому, что если человек (то есть рассказчик) не зарабатывает на своих россказнях, то он искренен. Обман, как кажется таким людям, всегда должен быть сопряжен с материальной выгодой. Нет выгоды – значит, правда.
Столь распространенное мнение связано с полным непониманием таких мощных стимулов вранья, как желание любой ценой завоевать авторитет, как стремление к мистификации, как религиозный фанатизм.
На доверчивого слушателя гипнотически действует форма преподнесения лжи. Титулы и звания внушают, разумеется, дополнительное ощущение достоверности. Огромную роль играет наукообразие.
Вот, для примера, несколько фраз, принадлежащих «исследователю» телекинеза, доктору технических наук: «Отдельные сгустки электромагнитной энергии стабилизируют электронно-ионные уровни биологических молекул и клеток…», или «физический процесс преобразования молекул в энергию протекает гораздо экономичней и устойчивей по сравнению с искусственными системами термоядерного синтеза горячей плазмы», или «способность человеческого мозга создавать сложную плазменную структуру» и т. д. Но сказанное – это стопроцентная чепуха, набор слов, лишенный содержания. Мне это ясно, а вот читателю, далекому от науки, так не кажется. Напротив, у него создается впечатление сложности, серьезности и глубокого смысла сказанного, который ему не удается уловить в силу ограниченности его знаний.
Более того, ряд факторов в наши дни способствовал возникновению дополнительной доверчивости.
Человек живет в мире, в котором он без конца слышит сообщения о космических путешествиях, о думающем роботе, о гомункулусе, выращиваемом в колбе. Ему начинает казаться, что нет ничего невозможного. Мир фактов и мир небылиц полностью перемешиваются в его сознании. Будучи лишенным понимания предмета науки, он не в состоянии поставить барьер между истиной и чепухой.
Все это относится к любой лженауке. Но успехи в пропаганде парапсихологии имеют, видимо, еще и дополнительные корни. Здесь дело не только в доверчивости, но и в некоторой дополнительной приманке, которой обладает парапсихология по сравнению с другими лженауками. Два предположения кажутся вероятными. Они следуют из тех разговоров, которые мне приходилось вести, из записок слушателей и более всего из писем читателей.
Для некоторой категории интеллигенции, главным образом той ее части, которая не связана с естественными науками, несомненной является духовная исключительность человека и несводимость его души к веществу, из которого сделана неживая природа. Человек этого типа может искренне считать себя материалистом. Он даже пользуется фразой о первичности материи и вторичности сознания. Но он не представляет себе возможности (даже принципиальной) конструирования искусственного мозга. Его раздражают разговоры о машинах, сочиняющих стихи и музыку, или о механизме, способном выносить эстетические суждения. С его точки зрения, душевные переживания, эмоциональные восприятия жизни и искусства не могут и не должны перекладываться на сухой язык естествознания. Творчество – таинственный и мистический процесс, который отличает человека от животного. Понимание творчества, как и просто понимание чужой души, есть особенность тонко чувствующих людей, специфическое, ни к чему не сводимое свойство настоящего человека.
Нетрудно понять, что человек с подобным складом характера охотно воспринимает утверждения о возможностях общения душ, в особенности близких, родственных, и тем более в моменты острого напряжения. Такой человек верит, что подобное общение есть свойство лишь человека и подчиняется законам, не нуждающимся в согласии с естествознанием, имеющим дело с мертвой природой, а если с живой, то только в плане физиологии.