Это письмо, как мне кажется, позволяет понять многое. Перепутались два независимых восприятия жизни – рациональное и эмоциональное.
Нет никакого противоречия в ощущении чудесности жизни и в понимании неукоснительно действующих законов природы. Мне ужасно жаль, что моя корреспондентка плохо меня поняла, когда я закончил свою статью в «Литературной газете» призывом смеяться над сказками. Ведь речь шла о сказках, выдаваемых за правду. Неужто очарование сказки заключается в нашей уверенности в том, что прикосновением волшебной палочки можно превратить крысу в лошадь? Конечно же нет! Но в тот момент, когда мы читаем – или видим талантливо сделанную сказку, мы совсем не анализируем выход джина из бутылки с точки зрения закона сохранения энергии и вещества в бутылке. Мы просто слушаем, смотрим, забавляемся, играем, забывая, что все это «понарошку». Право же, любой рационалист вполне способен на это не меньше романтика.
Ни с чем не сравнимое ощущение своего единства с природой в тихие звездные ночи или при стремительном беге на водных лыжах по глади озера в яркий солнечный день не требует никакой мистики для своего объяснения. Да и вообще не требует никакого объяснения. Это первоначальное свойство человека чувствовать свою неразрывную связь с миром.
Эмоциональное восприятие природы, искусства, жизни большей частью (а может быть, всегда) не происходит одновременно с рациональным анализом явлений. Нильс Бор говорил об этих отношениях человека к действительности как о «дополнительных». Я не стану здесь обсуждать, насколько серьезной была попытка этого мыслителя распространить свой принцип дополнительности, сформулированный в квантовой механике, на психологию человеческого восприятия. Но что-то очень важное в этом есть.
Нельзя, например, вести наблюдение за собственными эмоциями. Я в состоянии, вернувшись домой после бурного заседания, трезво оценить все, что наговорил в пылу спора. Но в тот момент, когда запальчивые слова слетали у меня с языка, мой разум был выключен: внешние события имели дело непосредственно с моим подсознанием.
Механизм восприятия – предмет науки будущего, но, вероятно, предположение о том, что эмоциональное восприятие мира происходит с помощью подсознания, минуя разум, вполне справедливо. Но если так, то говорить о конкуренции между ними, о замене одного другим так же лишено смысла, как говорить о подмене тормоза автомобиля рулевым управлением.
Несправедливо поэтому обвинять рационалиста в отсутствии, так сказать, практического романтизма, или, вернее, романтизма на практике. Самый последовательный рационалист способен делать не меньше нерасчетливых благородных поступков и глупостей, чем романтик. Он так же импульсивно, как и всякий другой порядочный человек, бросится спасать утопающего, отправится завоевывать какой-нибудь 7-километровый пик на Памире, откажется от повышенной зарплаты, чтобы не расстаться с любимой работой. Он посещает выставки и концерты ничуть не реже, чем поэт или журналист, и получает от встреч с искусством не меньше удовольствия. Он вовсе не считает, что своим рациональным анализом разложил мир по полочкам и все, что ему остается, это заполнять еще пустые полки, а с заполненных смахивать пыль. Он живет – мой типичный идеальный рационалист – полной, радостной жизнью.
Лишь одна строчка моей читательницы не найдет у моего идеального героя отклика. Это насчет желтого листа, обещающего счастье. Вместе с Чебутыкиным он ответит на слова Ирины «… Только вот вчера произошло что-то, какая-то тайна нависла надо мной» – «Реникса. Чепуха».
Да, вера в тайны и чудеса, противоречащие законам природы, отсутствует у моего героя. Но это совсем не означает, что ему чуждо ощущение таинственного и чудесного, ощущение сказочности жизни. Если мой герой переполнен ожиданием счастья, то чувства его обострены. Все происходящее может таинственно и чудесно сжимать его сердце. В груди будет холод восторга и в каждой жилке – жизнь. Да и этот самый желтый лист – уж бог с ним – воспримется как подарок неба. Все это прекрасно, великолепно, но… не имеет ни малейшего отношения к рациональному восприятию мира. В эти мгновения обострения чувств мой герой не занят рациональным анализом событий.
Еще и еще раз приходится повторять, что, «беспощадно бичуя жаждущих тайн и чудес», я имею в виду не пьяного от восторга или убитого горем человека. В такие мгновения у любого нормального человека отсутствует рациональное восприятие жизни. Чтобы утешить человека, не нужны логические доводы. Чтобы разделить его радости, не требуется математический вывод их истинности.
Борьба против лженауки – это борьба против заблуждений, взятых на вооружение повседневной жизнью. Это борьба против ошибок разума, а не чувств, в отношении которых слово «обман» вообще не имеет смысла.
Что же остается мне ответить читательнице? Лишь одно: от заблуждений разума ждать радостей не приходится. Такие ошибки ведут к разочарованиям – наиболее горьким из человеческих переживаний.
Конечно, не надо запугивать грозящими ему бедами человека, верующего в возможность передачи мыслей на расстоянии. Но дело в том (опять-таки я могу сослаться лишь на свои наблюдения), что эта вера очень часто является, видимо, элементом некоторого определенного психологического облика. Характерные черты такого персонажа – неудовлетворенность жизнью, уверенность в своем праве на внимание и любовь со стороны окружающих, разочарование из-за того, что эти надежды оказались обманутыми, пессимизм стиля Альберта Камю.
Считайте это непроверенным предположением, гипотезой. Поэтому и только поэтому выступления против парапсихологической рениксы кажутся мне значимыми. Это борьба не просто против частного заблуждения, а забота о том, чтобы не допускать промахов в воспитании, ведущих к появлению психологического типа разочарованного жизнью антирационалиста. Это, в конечном счете, несчастные люди. И надо стараться, чтобы их было меньше.