Выкин из техники безопасности изредка напоминал — работать в резиновых или брезентовых рукавицах, напоминал неуверенно, больше для формы. Разве в рукавицах можно работать? Руки словно связаны веревкой. Вон Аркашка Фиалковский совершенно не снимает рукавиц, бережет руки, так от него работы и не жди. В цехе сублимации над ним все женщины смеются.
У химиков руки, видно, и должны быть такими, ничего не попишешь, приходится с этим мириться, как и с запахом, и стараться не обращать внимания. Беда в том, что за пределами завода другие сразу обращают внимание. В трамвае, в любом помещении, даже на улице руки и ваша пахучая атмосфера быстро становятся объектом наблюдения, сочувствия и чаще всего насмешек. В пору сидеть дома и никуда не ходить, будто не человек ты и тебе не хочется хоть немного развлечься. Тут еще у Бориса и Вани изменился цвет волос: они сделались желтыми. Стричься наголо жаль, и ходить с желтой башкой тоже радости мало. Пряхин утешил: нужно в цехе носить кепки, и натуральный цвет волос вернется месяца через три. Ничего себе!
Помнишь, Борис, ваши культпоходы в театр, в сад «Эрмитаж» или в парк культуры? Один раз вы нагрянули в кафе в Столешниковом переулке и ушли оскорбленные: вашу компанию высмеяли за аромат, люди кричали, что они из-за вас должны надеть противогазы, однако тогда невозможно есть пирожные.
А помнишь, как вы ходили на Утесова? Галя Терешатова, по обыкновению, достала через брата контрамарки, и вы обрадовались случаю собраться и побыть вместе (школа оставалась позади все дальше и дальше!). Сбор был возле кино «Уран» на Сретенке (почти все жили в районе Сретенки, Первой Мещанской и Трубной), и потом вы пешком перлись от Сухаревки по Садовой до самой Триумфальной площади. Кроме тебя и Лены были Аркадий с Мариной, Галя и, конечно, Ваня, Яшка Макарьев, Костя и Женя Каплин.
— Ребята, отец говорил: у них в Моссовете есть проект снести ко всем чертям Сухаревку, — сказал Костя, он все оглядывался на далеко видную розовую башню. Все обернулись и стали глазеть на башню. Сентябрьское закатное солнце устремило к ней свои тихие, нежаркие, ласковые лучи.
— Зачем сносить? Смотри, какая красивая!
— Мешает. Торчит, загораживает весь проезд, тут больше всего жертв уличного движения. И спекулянты вокруг башни не унимаются.
— Брось ты, Костя, нашу Сухаревку не снесут. Невозможно!
— Решат и снесут. Вон решили же вместо Симонова монастыря устроить Дворец культуры.
— Сравнил! Совсем другая опера: Дворец культуры вместо кошмарного очага мракобесия.
— Слушайте, граждане, забыла вам сказать: вчера я случайно видела на улице Рабиндраната Тагора. — Марина с торжеством оглядела товарищей. — Идет, представьте, маленький гном, сплошная белая борода. Рядом — красивенькая девушка, завернутая в простыню и босиком. Сзади, конечно, толпа.
— Красивенькая, босиком — это жена, говорят, — пояснила Галя.
Друзья обсудили приезд маститого индуса, подвергли сомнению сплетню о молоденькой. К этому Ваня добавил: в Индии продолжает расти революционное движение, которое англичане подавляют жестокими мерами.
На смену Индии пришел неизбежный разговор о заводе. Лена и Марина рассказали, какие анализы приходится делать, как это интересно. Яшка ругался, ему все подряд не нравилось, хотя он стажа-то пока накопил всего две недели. Аркадий поддакивал и Марине и Яшке.
Борис и Ваня смеялись над своим начальником цеха Дерягиным: они узнали, почему дотошный, въедливый Дерягин в конце смены вдруг ни на что не обращает внимания и секретничает наедине с собой в уголке (там у них нечто вроде цеховой лаборатории). Их сменщик — славный дядька Дрожжин — раскрыл секрет дерягинских манипуляций. Оказывается, уходя домой, начальник обязательно посасывает спиртик прямо из бутылки с помощью длинного узенького резинового шланга.
— Неужто дует денатурированный? — удивляется Марина.
— Другого на заводе нет. Люди привыкают, втягиваются.
— А как же он не боится? Увидят.
— То-то и оно-то, что Дерягин приспособился. Взять спирт с собой в посудине опасно, обнаружат, а так он проносит зелье в желудке — незаметно. Только действуй с умом, принял порцию и быстро, деловым шагом уходи, пока тебя не разобрало. Самое главное — суметь без канители миновать проходную, вежливо распрощаться с вахтершей тетей Шорой.
Дрожжин обратил внимание: когда Дерягин уходит с завода, его ничем не остановишь. Коли он тебе непременно нужен, останавливай его за проходной, когда он больше уже не торопится. Само собой, не удивляйся, что вид у него необычный: розовый, добродушный, он даже не прочь поболтать.