Заметно изменился в новой книге и характер взаимоотношений автора и героя: они становятся более требовательными: отказавшись от героя если и не прямо автобиографического, то, во всяком случае, все еще связанного с автором некой «пуповиной», В. Алексеев стал и зорче, и проницательнее. Но при всех этих переменах писатель упорно и последовательно сохраняет верность взятой еще в «Светлой личности» установке на учительность. Разумеется, любое художественное произведение учит жизни. Но в случае с Алексеевым речь идет о другом: о точном знании аудитории, ее «болевых точек» и тех неотложных, незавтрашних забот, что требуют немедленной помощи, а главное — об умении оказать эту помощь в такой форме, которая дает «ученику» возможность отнестись к нажитому во время «урока» жизненному опыту как к собственному, личному, не навязанному извне.
Преимущество этого урока еще и в том, что он — открытый: при всей его целеустремленности он всегда содержит в себе как бы дополнительный материал, своего рода нравственный «избыток», делающий его интересным и поучительным не только для той специфически-молодежной аудитории, к которой В. Алексеев обращается. Это во-первых, а во-вторых, и это, пожалуй, еще важнее, урок вместе со звонком не кончается. В. Алексеев сознательно не дает ему конца, как бы предлагая читателям самим продолжить начатый разговор, самим й по своему усмотрению развязать завязанные в «учебное время» конфликты, самим ответить на возникшие в ходе урока вопросы... Действенность этих уроков закрепляется еще и умением писателя использовать «эффект неожиданности»: каждый новый его урок не похож на предыдущий — во всем, что касается способа подачи материала, В. Алексеев на редкость изобретателен.
В «Открытом уроке» писатель откровенно публицистичен. Он нисколько не скрывает, что его интересует не столько сам Самохин, сколько суть его эксперимента. Вместо того чтобы «утопить», например, проблему в хаосе человеческих отношений, он обнажает ее почти до формулы. Отсюда и жанровая окраска повести: не плавное повествование, но острая дискуссия, почти диспут, и притом дискуссия свободная и открытая.
В «Роге изобилия» писатель, наоборот, старательно избегает «выходов на поверхность», и повествование ведется здесь от первого лица, и герой ~ человек скрытный, к тому же он, кажется, и сам толком не знает, что движет его поступками: забота об общем деле или тайное честолюбивое желание вырваться вперед, обойти товарищей по работе, ибо поначалу интересы дела практически совпадают с узкоэгоистическими интересами героя, а коллектив отдела программирования, с которым Сергей конфликтует, отнюдь не состоит из людей идеально бескорыстных. Словом, даже если сделать поправку на то, что рассказ героя о своих коллегах не совсем объективен, нельзя не заметить, что конфликт «Рога изобилия» существенно отличается от стандартно-типового: герой — откровенный карьерист, а истина — на стороне большинства... Однако это равновесие (когда по-своему, на свой лад, правы обе стороны) продолжается только до тех пор, пока в конфликт не вмешивается всесильный директор института. Человек опытный, он тут же переигрывает ситуацию в свою пользу, и Сергей оказывается перед выбором: либо изменить себе, своему кодексу научной чести, либо продолжать отстаивать правоту Большого Дела, не считаясь ни с самолюбием своих коллег, ни с затруднениями дирекции, оказавшейся в безвыходном положении, ни с собственной «маленькой пользой». Казалось бы, и колебаться нечего. Если ты честный человек, продолжай стоять на своем, если все-таки карьерист, честолюбец — спеши воспользоваться блестящей возможностью перепрыгнуть несколько ступенек служебной лестницы, а заодно и обменять ничего не весящую принципиальность на тяжеленький «рог изобилия».