С первой попытки Николай Николаевич надежд золотохвостого Степана Васильевича не оправдывает, вопреки его и нашим предположениям, выбирает самый банальный — второй! — котел, объясняя свой выбор тоже нельзя банальнее: «Большим человеком — сил не хватит, ума и своего мне девать некуда, а красота никогда не помешает».
Однако в конце концов все образуется: Степан Васильевич даст испытуемому время передумать и ошибку не зачтет, Николай Николаевич избавится от своих мучительных «комплексов» и, взглянув на себя в подаренное «волшебное зеркальце», обретет недостающую ему уверенность и даже сумеет заинтересовать собой приглянувшуюся девушку...
Решительность, с какой здесь В. Алексеев «награждает добродетель», могла бы и оттолкнуть, и напугать, если бы не та талантливая, веселая буффонадная манера заключительного «урока». Родословная «песня» исполняется здесь на мотив «Зачем ты к нам в колхоз приехал», сказочное Лукоморье превращается в прозаическое и вполне современное «морское побережье», да и в облике, вернее в повадке, Степана Васильевича В. Алексеев в демонстративном противоречии с его роскошной внешностью подчеркивает бытовое, заурядное: роскошный красно-желтый зверь говорит сиплым, хрипловатым голосом, словно разбитый ревматизмом деревенский дед, и, едва обосновавшись у Николая Николаевича, вопреки всем сложившимся представлениям о литературных «приличиях» требует, и притом немедленно ящик с песком.
Свобода в обращении со сказочной традицией достигает кульминации в сцене извлечения из зеленого сундучка нужного «зеркальца». «Набор для чудодейства»— и кувшинец о двенадцати рылец, и кукла-советчица, и трубочка, вызывающая войско, — превращен в цирковой реквизит, притом явно не кондиционный... Первая же серьезная «вещь», извлеченная из сундучка, — скатерть-самобранка оказывается испорченной:
«Николай Николаевич расстелил скатерть (оказавшуюся при ближайшем рассмотрении серой, застиранной тряпицей) на письменном столе, прижмурясь, представил себе бутербродики с креветками, с лимоном и цветочками из холодного масла... Под скатертью что-то зашевелилось, проступило круглое. Поднял — резкий кислый запах, фаянсовая тарель. «Вот, полюбуйся, — фыркнул кот, перепрыгивая с дивана на стол, — щи укладны да сухари булатны»... Что касается самого «драгоценного» — шапки-невидимки, ковра-самолета, то их и вовсе не оказалось на месте («похерили», как объяснил кот Николаю Николаевичу).
Как мы видим, В. Алексеев обращается со скорлупкой притчи с дерзостью самого отчаянного пародиста, но это отнюдь не ставит под сомнение серьезность заключенной в ней истины— рассказанная под занавес сказка оказывается с «намеком».
И этот «намек» тоже входит в программу «Открытого урока», несущего в себе не прямое назидание, но то необходимое «прибавление жизни», ту широту духовного, нравственного опыта, которая, по мысли писателя, поможет его «ученикам» приложить «клокочущую в них чудовищную энергию» к делу номер один — делу воспитания в человеке Человека.
Сергей Чупринин
КАЖДЫЙ УРОК — ОТКРЫТЫЙ (послесловие к книге В.Алексеева «Назидательная проза»
Странноватое все-таки название у этой книги, не правда ли?
Назидательная проза...
Неужто и впрямь Валерий Алексеев, писатель веселого, обаятельного, парадоксально острого дарования, намеревается назидать, то есть — прибегнем здесь к помощи обстоятельного В. И. Даля — «учить, научать, поучать, давать духовные или нравственные наставления»? Неужто и впрямь собирается он двинуть на нас армады тяжеловесных наставлений, подавить скучным здравомыслием, вскружить голову нравоучительными сентенциями в духе осьмнадцатого столетия — именно осьмнадцатого, поскольку уже в девятнадцатом веке унылая, а равно и игривая назидательность была весьма и весьма не в чести?
Назидательная проза...
Да коли так, стоит ли, право, браться за эту книгу современному молодому читателю, напуганному сентенциозностью еще в пеленках, сторонящемуся пресных нравоучений, привыкшему с иронией относиться к цветам моралистического красноречия?