Она выглядела еще более смущенной, чем обычно. Может, лучше показать ей.
– Пойдем, – сказал он, протянув руку. Она уперла руки в бока, и ее волосы рассыпались по плечам, когда она покачала головой скорее в замешательстве, чем отказывая ему.
– Я хочу тебе кое-что показать, Саванна. Это важно.
Она протянула руку, он взял ее и повел вверх по стеклянной лестнице. Он молча прошел в дальний конец коридора, где находилась хозяйская спальня, и направился к двери рядом с ней – той, которую он не часто открывал. Он распахнул ее настежь, и в комнату хлынул солнечный свет, окрасив бело-голубые стены бледно-золотистым светом. В комнате не было мебели, и в ней не было ничего, кроме виниловых наклеек, которые они с Айви наклеили на одну из стен, как только узнали.
Саванна вошла, открыв рот и оглядываясь по сторонам. Даже без мебели было ясно, что это за комната.
– Это детская?
Глава 17
Он подошел к дальней стене с наклейками машин, самолетов и поездов и провел пальцами по контуру красного спортивного автомобиля.
Сердце Саванны бешено колотилось, когда она медленно шла к нему; он повернулся к ней спиной, чтобы она не видела его лица.
– Тобиас? – она положила руку ему на плечо, так легко, что он даже не почувствовал давления. Стоя боком, она наблюдала за тем, как морщинки пересекаются в уголках его глаз, словно крошечные колючие проволочки. Ее желудок медленно сжался, вызывая тошноту, но она терпеливо ждала, не говоря ни слова. Его челюсти были напряжены, а на виске вздулась жилка, зеленая и уродливая. Она видела, что он изо всех сил старается держать себя в руках.
– Она хотела назвать его Зак, – его голос звучал отстраненно. – Но я хотел назвать его Закари.
– Закари? – Кто такой Закари?
– Мой сын.
– У тебя был сын? – ее голос был едва слышен, она отшатнулась, пальцы онемели, грудь сжалась так, что ей пришлось приложить усилие, чтобы дышать.
– У нас должен был родиться сын. Айви была на четвертом месяце беременности, когда произошла авария. Эту часть, о ребенке, мы скрывали от прессы. Никто не знал, кроме моей семьи, ее семьи и Маттиаса. Нам удалось сохранить это в тайне, потому что есть некоторые вещи, которые священны.
Он потерял не только жену, но и не рожденного ребенка. Сердце Саванны разорвалось на тысячу кусочков. Но она должна быть сильной для этого человека, который, как она знала, боролся за то, чтобы держать себя в руках. Она не могла развалиться на части сейчас, когда он нуждался в ней.
– Прости, – прошептала она, услышав собственные слова и подумав, как слабо и жалко они прозвучали, учитывая тяжесть его потери. Не было слов, чтобы выразить то, что она чувствовала.
Его брови сошлись на переносице, словно сердитые гусеницы, а пальцы продолжали водить по красной машине, снова и снова, как будто сосредоточенность на этом помогала ему успокоиться. Все это время он ни разу не взглянул на нее.
– Мы возвращались поздно вечером. Должно быть, было 11 или около того, и я помню, как ехал по пустой дороге и думал, как было тихо. Мы были в пяти минутах от дома, и это должен был быть легкий путь. Мы смеялись, говорили о Рождестве – он должен был родиться в октябре, и это было бы наше первое Рождество в этом году. Мы строили планы на него, на нашу новую семью, и с нетерпением ждали всего с нашим маленьким мальчиком. Айви смеялась, я даже не помню, что я сказал, чтобы рассмешить ее, но я помню, как смотрел на нее и видел, как ее глаза сверкали в тусклом свете автомобиля. Когда я снова повернул взгляд обратно на дорогу, на нее, спотыкаясь, вышел человек. Он появился из ниоткуда. Только что дорога была пуста, а в следующую секунду незнакомец был всего в нескольких ярдах от меня. Помню, я подумал, что он бездомный бродяга или пьяница, и какого черта он вышел на дорогу. Я инстинктивно увернулся, чтобы не попасть в него. Но вместо этого я врезался в бордюр. Мы полетели к стене. Я помню, как пытался повернуть руль, когда эта стена надвигалась на нас. Все происходило как в замедленной съемке, и я так живо помню каждую секунду. Мое тело сковало, стена была перед нашим лицом, и я знал, что она ударит ее в бок. Я крутанул руль, но было слишком поздно. Раздался треск, самый громкий звук, который продолжался долгое время, – он уставился на стену, его пальцы перестали двигаться, и он замолчал. Внутри у Саванны было пусто, как будто все выпало. Волосы у нее на руках встали дыбом, и ей вдруг стало холодно.
– О, Тобиас, – прошептала она, поглаживая его руку.
– Я не мог спасти ее, но я спас этого ублюдка. И спасая его, я убил двух людей, которых любил больше всего на свете.