Я открываю дверь и совсем не удивлена, когда вижу Брэма. Он смотрит на меня, его глаза расширяются, когда он всматривается в мое лицо, а затем проходит взглядом по моему телу. Я одела леггинсы и длинную тунику без рукавов, но этот наряд недалеко ушел от пижамы.
— Ну, привет тебе, — говорит он и протягивает бутылку вина. — Мир?
Я сжимаю губы
— Мир?
— Да, — говорит он, помахивая бутылкой. — Ты раньше пробовала Don Melcher? Оно великолепно.
— Выглядит дорогим.
— Так и есть, — говорит он и улыбается. — Но я чувствую, что должен что-то для тебя сделать.
— Зачем?
— Потому что вел себя как полный козел, — говорит он. — Стоял там, выставив на обозрение член. Я не должен был дразнить тебя.
Я прищуриваю глаза.
Он все понимает.
— Прости, прости. Обещаю с этой минуты вести себя хорошо.
— Да, конечно.
Он божится.
— Клянусь. Можешь меня выгнать в ту же минуту, как я ляпну что-то лишнее.
— Не собираюсь с тобой спорить. — Выдыхаю я и отступаю в сторону, позволяя ему пройти внутрь. Свежий лесной аромат, напоминает мне что-то такое, не могу понять что, но, проносясь мимо, это что-то делает меня счастливой, и я не могу удержаться и не закрыть глаза, чтобы вдохнуть его.
К счастью, он этого не замечает, проходит на кухню и ставит вино на стол.
К сожалению, стол качается, видимо у него ножка сломалась. Брэм умудряется схватить вино до того, как оно упадет на пол.
— Блин, — ругаюсь я, и из своей комнаты выбегает Ава.
— Что это был за шум? — спрашивает она, а затем видит Брэма. Глаза загораются словно свечи. — Брэм!— кричит она и бежит к нему.
Он смотри на нее сверху вниз, улыбаясь, пока я быстро закрываю дверь и спешу оценить масштабы бедствия.
— Брэм, Брэм, Брэм! — вопит Ава.
— Как ты, малышка? — спрашивает он, явно наслаждаясь ее вниманием.
— Брэм, я написала для тебя песню, — взволнованно говорит она.
Он смотрит на меня.
— Да неужели? Она написала для меня песню, а ты нет?
Я закатываю глаза и снова поворачиваюсь к столу. Ножка слегка отошла, но, думаю, я смогу приклеить ее на место.
— Брэм – лала-динь-дон! — начинает в полный голос петь Ава. Я игнорирую ее и беру ножку стола, а затем иду к ящику со всякой ерундой, чтобы найти клей.
— Очень красивая песня, Ава, — говорит Брэм. — Такая оригинальная.
— Брэм – лала-динь-дон!
— Не поощряй ее, — бормочу я, и Брэм оказывается рядом со мной.
— Суперклей? — спрашивает он, глядя мне через плечо. — Тебе нужен новый стол, милая.
Я отмахиваюсь от него и прохожу мимо. Ава до сих пор поет свою песню и прыгает вверх-вниз.
— Если ты не заметил, сейчас я не могу позволить себе новый стол.
— Я дам тебе его, — говорит он.
Я ощетиниваюсь.
— Ты и так достаточно сделал. — И мне правда нужно, чтоб мой долг перед ним оставался настолько маленьким, насколько возможно. Но я понимаю, что снова звучу как стерва, поэтому говорю. — Как только я получу работу, я поеду в Гудвил и что-нибудь найду.
— Кстати, как проходят поиски? — спрашивает он. — Поиски работы?
— Хреново, — отвечаю я.
— Хреново! — вопит Ава. — Хреново! Хреново! Брэм – лала-динь-дон!
— Вот теперь больше похоже на правду, — комментирует Брэм.
— Ава, нельзя говорить это слово, — ругаю я ее, а потом мысленно себя, ляпнула ведь такое в ее присутствии.
— Брэм? — спрашивает он.
— Нет, то…ты знаешь, о каком слове я говорю. Брэм. Не говори это слово. Это очень очень плохое слово.
— Очень, очень плохое, — говорит Брэм, его голос внезапно становится хриплым. Не знаю почему, но внезапно у меня по рукам бегут мурашки, а в животе разливается тепло.
Я смотрю, как он идет на кухню и берет пару бокалов. Хорошо, полагаю, это сейчас произойдет. Перед тем, как у меня появляется шанс сказать ему, что сейчас слишком рано, чтобы пить, вино уже открыто.
— Мамочка, — говорит Ава, пока я пытаюсь открыть суперклей.
— Что?
— Брэм! — кричит она и бежит в свою комнату, снова напевая песенку.
— Брэм всегда было ругательством в моей семье, — говорит он, подходя с бокалом вина и протягивая мне. Затем он кладет руку мне на плечо, сжимает его на одну горячую секунду и ведет меня к дивану. — Посиди здесь. Позволь мне починить твой стол.
— Но, — протестую я.
— Сядь! — говорит он, указывая на меня. — Расслабься хоть раз, ладно?
Расслабиться? Он посмеется над этим, стоит ему хоть на секунду пожить так, как живу я.
Но я сажусь. Делаю глоток вина (оно чертовски приятное). Смотрю, как он намазывает клеем ножку стола, ставит ее на место и прижимает. На самом деле, я смотрю на его мышцы. Он в голубых джинсах с дыркой на колене и серой футболке с V-вырезом, она выглядит очень тонкой и очень мягкой. Его повседневный стиль такой же соблазнительный, как и его костюмы, просто другой.
— Оцениваешь товар? — не глядя на меня спрашивает он. — Сегодня утром у тебя было больше шансов для этого.
— Я оцениваю стол, — отвечаю я, поворачиваясь в кресле и фокусируясь на вине. — Он выглядит хорошо, спасибо.
Он плюхается в кресло рядом со мной.
— Пожалуйста. Вот для чего нужны хорошие соседи.
— Ты всегда такой полезный?
— Только с правильными людьми, — говорит он и слегка мрачнеет. — Думаю, мои соседи на Манхэттане ненавидели меня. На самом деле я знаю, они все меня ненавидели. Слишком много вечеринок, и никого из них никогда не приглашали.
— Скучаешь по этому?
Он смотрит на меня с удивлением.
— Не знаю. Не думаю. Полагаю я жил там просто как привык. Я знал, кто мои друзья, хотя в глубине души понимал, на самом деле они не были моими настоящими друзьями. В Нью-Йорке очень просто найти людей, которые, словно чертовы щенки, будут везде ходить за тобой, пока ты тот, кто их кормит.
— Звучит как заноза в заднице, — говорю я.
— Ты так думаешь? — спрашивает он. — Думал, что в прошлом с тобой было то же самое. Только не щенки, большие собаки.
Мне не нравится, что это становится настолько личным. Хотя, в некотором смысле он прав. В школе и даже в колледже у меня были деньги, стиль и последователи. Похоже, сейчас они остались в другой жизни. Моя жизнь делится на жизнь до Авы и после Авы. Не значит, что я злюсь на это, нет, это просто факт, когда у вас есть ребенок. Ваша жизнь меняется, к худшему или к лучшему, но она меняется. Ничего не будет таким, как прежде.
— Я попал в точку, — пока я молчу, продолжает он. Уверена, он все видит по моему лицу. — Прости.
Я пожимаю плечами, но мой рот занят вином.
— Ну ладно, — смирившись, говорит он и слегка хлопает по ноге. — Вернемся к поиску работы. Никаких успехов?
— Нет, — отвечаю я. — У меня было собеседование в магазине одежды, но они не перезвонили. Думаю, им что-то не понравилось в моем лице.
— Но у тебя прекрасное лицо, — мягко говорит он, и я с удивлением смотрю на него. Он нежно улыбается. — Это правда.
Я сглатываю и отвожу взгляд, не привыкла я к комплиментам.
— Так или иначе, — продолжаю я, прочищая горло. — Я понемногу начинаю терять терпение.
— Ты просто отправляешь резюме на определенные позиции в определенных областях? Ты специализируешься на моде, верно? — Я киваю. Он продолжает. — Поверь мне, никто не любит снижать стандарты, но, может быть, тебе стоит двигаться к чему-то пониже твоего достоинства, попроще.
— Ниже моего достоинства?
— Гордость может быть опасной штукой, — говорит он. — Я это знаю. Я так хорошо это знаю.
Серьезный тон его голоса заставляет меня задуматься, что же такое в прошлом случилось с ним и с его гордостью.
— Ну и что? Я уже стала искать работу официанткой.
— Хорошо, — говорит он. — Хотя эта работа тоже трудная. И в этой отрасли достаточно высокая текучка. Но я не сомневаюсь, что это тебе под силу – в конце концов, ты мама, ты можешь справиться с чем угодно, но это…
— Но проблема в том, что, чем ниже я опущусь, тем меньше шансов, что меня возьмут на какое-то действительно стоящее место.