Все стали подниматься с земли, заспорили. Степаныч сначала почему-то перекрестки, потом плюнул, ушел в дощатый пасечный домик. Долинин приблизился к Вареньке, взял ее за локоть, но она зло взглянула ему в лицо, отдернула руку и почти бегом бросилась к реке.
Лейтенант Ушам был крайне удивлен, полчаса спустя увидев ее в своей палате расстроенную, почти плачущую.
- В чем дело, Варвара Васильевна?
Уронив табурет, он вскочил из-за колченогого столика, на котором были раскрыты книга и ученические тетрадки: в свободные часы лейтенант изучал свою любимую физику.
Варенька расплакалась. Не зная, что в таких случаях надо делать, Ушаков предложил ей воды в жестяной кружке. Она оттолкнула кружку, вода плеснулась на тетради с записями, чернильные строки расплылись бледно-лиловыми кляксами. Лейтенант поднял табурет, предложил Вареньке сесть, но Варенька садиться не захотела.
- Вы - механик, - всхлипывала она. - Вы должны починить все!..
- Что починить, Варвара Васильевна? Что?
- Машины, тракторы! На коровах же будут пахать!
Наконец-то он понял, в чем причина ее волнений.
- Починим! - сказал Ушаков уверенно и бодро, лишь бы она перестала плакать.
А сам не без страха представил себе груду машинного лома, которую он уже видел на колхозной усадьбе.
- Правда, почините? - Варенька смотрела на него с надеждой.
- А что же! Конечно, починим. Отремонтируем, я хочу сказать.
Работы в мастерской, к счастью, было мало. Поэтому, захватив с собой двух бойцов-слесарей, Ушаков, сопровождаемый Варенькой, в тот же день переправился через Неву. Долго осматривал он разбитые машины возле инвентарного сарая. Бойцы его уже копались в их моторах. Варенька перебегала от Ушакова к слесарям, от них к Ушакову.
- Ну как? - спрашивала она с тревогой. - Получится что-нибудь?
- Что-нибудь-то получится, - ответили ей слесаря. - Но вот что - это вопрос.
- Получится, получится, - утешал Ушаков. - Все - нет, а три-четыре трактора поставим на ноги. Коров двадцать они заменят.
- У нас всего-то их двенадцать.
С петухом вместе?
Ушаков засмеялся.
- Не с петухом, а с телятами. И нечего вам смеяться!
Ремонт был трудный. С разрешения командования Ушаков взялся за него добросовестнейшим образом. Почти вся его мастерская выполняла, как он говорил, срочный народнохозяйственный заказ для осенней посевной. Части тракторов приходилось по нескольку раз - туда и обратно - перевозить через реку. Таскать эти чугунные и стальные неуклюжие глыбы помогали зенитчики и понтонеры, сбегались к берегу все женщины и ребятишки из колхоза. Шуму было много, а дело подвигалось медленно. Деталями для гусеничных тягачей Ушаков располагал в избытке, но для колесных - где их взять танкистам? Вытачивали, что могли, сами, сдали заказы на судостроительную верфь и даже на "Большевик" - ближайший от поселка ленинградский завод. Работали по восемнадцать, по двадцать часов в сутки, как в дни боев.
Лейтенант осунулся, вопреки воинским правилам не брился по нескольку дней, обрастая рыженькой нежной щетинкой. Не было чистого воротничка у гимнастерки, нередко и снятый поясной ремень валялся где-нибудь в траве, возле машины, и сапоги утратили былой блеск, испачканные ржавчиной и тавотом...
Но именно в таком виде Ушаков вдруг стал Вареньке нравиться. Стесняясь, приносила она молоко лейтенанту, свежие огурчики, задумчиво смотрела, как он, тоже стесняясь и приговаривая: "Опасная смесь, Варвара Васильевна!" - расправлялся с этими ее дарами, и не чуяла еще, что незаметно для нее, помимо ее воли, он становился ей все более близким и необходимым.
На коровах уже пахали. Маргарита Николаевна заявила, что ожидать окончания ремонта тракторов она не может: будут упущены лучшие сроки озимого сева. Плотник с шорником соорудили какие-то невиданные ошейники: не хомут, не ярмо - деревянная рама, обитая кожей; коровенки тужились в них, потихоньку таскали плуги.
Варенька примирилась с такой бедой, утешала себя тем, что "издевательство" это скоро кончится и ее кротких питомиц сменят машины.
Но ни коровы, ни пожарные лошади не спасли положения, пахота задерживалась. Маргарита Николаевна, по выражению Терентьева, объявила всеобщую мобилизацию. Каждому колхознику и колхознице отвели в поле участок, чтобы вскопать его лопатами. Председательша первая взяла в руки заступ. Долинин поддержал ее: милиционеры, пожарники, шоферы и он сам вышли на работу. Обливался потом стареющий Батя Терентьев, обиженно ковырял землю шофер Казанков, Лукерья Тимофеевна его поругивала:
- Вернись, вернись! Опять огрех оставил. Молодой, гляжу, а из ранних. Кто это тебя шельмовству обучил, уж не начальник ли, часом?
Пресняков только улыбался, утирая рукавом лоб, говорил:
- Так его, тетка Луша, так! Пробери покрепче, а то он у меня и впрямь от рук отбился.
Шеренги людей час за часом, день за днем продвигались от деревни к лесу. Черная вскопанная земля оставалась позади них. Но впереди ее было еще много, очень много. Она лежала, заросшая дикими, сорными травами, уплотненная дождями и высушенная солнцем. Вид ее не располагал людей к оптимизму. А тут еще пришел Ушаков и, огорченный, извиняющимся тоном сказал, что пока придется ремонт прекратить: получен приказ командования подготовить мастерские к большой работе, но что он изредка будет все-таки приезжать инструктировать ребят-трактористов, проверять их работу.
На доморощенных трактористов надежды были слабые. Маргарита Николаевна нервничала. Даже Долинин призадумался, как же теперь быть. А Варенька в душе укоряла Ушакова. Ей казалось, что он о приказе сказал лишь для отвода глаз, на самом же деле просто понял, что отремонтировать машины нельзя. "Говорил бы уж прямо, зачем хитрить?" - думала она, сердилась и все-таки прощала ему эту его хитрость.
Пушечный грохот сотряс окрестности спавшей деревни и притихшего поселка, поднял на ноги все население.
Юрловский голосистый изменил себе в это утро и промолчал. Испуганный и недоумевающий, распустив свой роскошный хвост, он выбежал на берег, подпрыгивая и озираясь при каждом новом ударе.
Стреляли канонерки на реке, стреляли гаубицы в овраге за кирпичными заводами, стреляли железнодорожные установки с окраин Ленинграда. На всей равнине между городом и передовой то там, то здесь, - казалось, прямо из земли - выхлестывали длинные языки пламени и катился неумолчный гул, вода я реке вздрагивала и мелко, нервно рябилась.