Отношение сходства, установленное нами между целыми, имеющими тождественную часть, может быть перенесено и на отношение между целым и его частями, т. е. на отношение вмещения. ОтношениеАВ, как целого, кА и В в отдельности не есть, как мы видели, отношение частичного тождества, ибо в AS, как целом, А и В, как отдельные определенности, уже погашены и сменены совершенно новым и единым содержанием АВ; но вместе с тем это не есть и чистое различиеAS не исключает А и В, не противоречит им, а, напротив, не только совместимо с ними, но даже их требует, и притом требует не за своими пределами, а именно внутри себя. AS, не будучи тождественноА и В в отдельности, внутренне родствен но v сходно им. Но принципиальное своеобразие этого случая сходства от обычного типа отношения сходства (т. е. сходства между комплексами с тождественной частью), состоит в том, что здесь первый член соотношения (комплекс АВ) сам собой порождает второй (т. е. части А и В), и притом так, что второй член, не совпадая с первым, вместе с тем не содержит ничего материально нового по сравнению с ним. Вместе с целымАВ логически сразу даны и не совпадающие с ним, но внутренне сходные с ним и материально всецело в нем обоснованные содержанияА и В, которые именно в силу этого отношения и суть его части. Здесь мы имеем точное определение понятия целого и части. Где определенное содержание само собой, т. е. вне сравнения его с каким‑либо материально иным содержанием, ведет к новому содержанию через непосредственную связь сходства, там мы имеем отношение «вмещения», т. е. отношение между целым и частью. Содержание должно быть признано «целым», если вместе с ним нам непосредственно дано некоторое многообразие иных содержаний, не заключающих в себе никакого материального обогащения, причем отношение последних к целому есть выходящее за пределы чистого тождества и различия первичное· соотношение сходства.[119]
4. Если мы теперь попытаемся применить результаты, к которым мы пришли в исследовании отношения между целым и частью, к основной теме нашего размышления — к отношению между «исконным единством» и отдельными определенностями, то само собой ясно, что такое применение не может быть сделано без ограничения, т. е. что отношение между «исконным единством» и определенностями не может быть признано просто частным случаем отношения между целым и его частями. Дело в том, что при рассмотрении этого последнего отношения мы уже стояли в сфере, подчиненной закону определенности, т. е. мы с самого начала обращались с «целым» и «частями» как с некоторыми определенностями, и отношение между ними должны были понимать как отношение между разными определенностями. Напротив, отношение «исконного единства» к определенностям, из него вытекающим, очевидно, есть нечто иное, чем отношение между разными определенностями. Здесь речь может идти не о подчинении последнего отношения первому, а только об аналогии меж-· ду ними. К счастью, однако, перенесение рассмотренного отношения между целым и частью в интересующую нас область ведет не к дальнейшему усложнению анализа, а, наоборот, к его упрощению. Ведь главная трудность исследования отношения между целым и частью заключалась в том, что целоеАй, включая в себяА и будучи в этом смысле связано с ним отношением тождества, вместе с тем, именно в качестве особой определенности, должно было рассматриваться как нечто отличное отВ т. е. как поп–А, и вся парадоксальность этого отношения сводилась, в конечном итоге, к тому, что ηοη–А в себе самом содержитА (или, что ηοη–А -А+ поп–А). Но именно от этой трудности мы избавлены теперь, в исследовании отношения, между исконными единствами и отдельными определенностями. Ибо это исконное единство, не будучи само собой определенностью, уже не может быть охарактеризовано, в своем отношении к А, как поп–А. Оно есть такое целое, которое принципиально, по самому своему существу, возвышается над противоположностью между А и поп–А, ибо эта противоположность, как мы выше видели, возможна сама только на его почве. Совмещая в себе части А и ηοη–А, оно есть, по существу, нечто третье в отношении их. Будучи отличным от А, она вместе с тем отлично и от ηοη–А; иначе говоря, различие между исконным единством и отдельной определенностью лежит в совсем другом логическом измерении, чем различие между определенностями, которое мы выражаем в отношении междуА и поп–А. Это различие — выражаясь терминами Дунса Скота — есть различие между поп idem, но не между distincta, или, пользуясь более современными терминами, мы можем сказать, что это различие лежит не в области логического качества (т. е. не в области положительного и отрицательного), а в области модальности. То же самое мы можем выразить теперь и с положительной стороны. Если отношение между целым и частью, будучи отношением между разными определенностями, с положительной своей стороны есть отношение вмещения, т. е. такое отношение, в силу которого целое, будучи ηοη–В вместе с тем внутри себя самого содержитА или необходимо ведет к нему, то отношение между «исконным единством» и отдельной определенностью есть отношение, в силу которого целое, не будучи ни А, ни ηοη–А, а находясь в иной сфере, с необходимостью ведет кА или содержит в себе А. Это отношение мы называем отношением металогического единства. Оно по своей природе близко к отношению сходства и, в особенности, к отношению «вмещения», ибо исконное единство, не совпадая с отдельными определенностями, ведет к ним внутри самого себя; т. е. отношение это есть нечто третье по сравнению как с отношением тождества, так и с отношением внешней синтетической связи между разными определенностями. Поскольку в лице целого АВ мы имеем в виду особую определенность, его отношение к А есть отношение «вмещения», в силу которого целое, будучи ηοη–А, в себе самом содержит А Если же мы откинем это подведение отношения между целым и частью под отношение между разными определенностями, то мы получимметалогическое единство в его чистом виде: это есть непосредственная связь единства (АВ), поскольку оно само не есть третья определенность С, с его частями — определенностями А и В.[120]
119
Само собой разумеется, что отношение сходства в обоих рассмотренных случаях, т. е. и отношение между двумя целыми АВ и АС, и отношение целого АВ к его частям А и В (отношение «вмещения»), может также рассматриваться, как особый вид различия — именно, поскольку под «различием» мы будем разуметь всякое отношение, не совпадающее с чистым тождеством: целое АВ, как было указано, есть нечто иное, чем. АС, и также нечто иное, чем А и В. Но если на основании этого соображения нам захотят возразить, что нет ни надобности, ни возможности находить какое‑либо третье отношение, помимо тождества и различия, то это будет простым спором о словах, причем такое словоупотребление приводило бы только к смешению воедино существенно различных логических отношений. В общее понятие «отношения различия» (т. е. отношения между А и ηοη–А) оказались бы втиснутыми совершенно разнородные отношения. Мы должны здесь, напротив, строго различать: 1) чистое различие или различие в тесном смысле слова, именно различие, несовместимое с частичным тождеством. Таково отношение между двумя отдельными определенностями А и В, между которыми нет ничего общего, т. е. которые целиком исключают друг друга (если на это возразят, что такое различие вообще немыслимо, ибо даже самые разнородные содержания подчинены какому‑либо высшему роду, то мы ответим, что за вычетом из обоих этого общего между остатками и будет иметься это различие; в этом возражении верно только то, что этот тип различия логически произволен от следующего); 2) различие, совместимое с частичным тождеством, и притом двоякого видя: а) различие мезвду соподчиненными содержаниями (АВ и АС) и Ь) различие между целым и частью (АВ и А). В первом из этих двух видов различие между целыми сопровождается тождеством одной их части (или нескольких) и «чистым» различием остальных частей. Это различие мы назовем различием — несходством. Оно имеет то своеобразие, что, во–первых, есть лишь иная сторона совместно с ним данного сходства, и, во–вторых, допускает количественные степени, в зависимости от относительного числа тождественных и чисто–различных частей целых (этим оно отличается от чистого различия, которое исключает тождество (и сходство) ~и не допускает степеней). Второй из этих двух последних видов различия основан на том, что первый член отношения (АВ) сполна включает в себя второй (часть А), но выходит за его пределы. Это различие есть различие, как момент вмещения. Это есть именно различие в смысле единства различия и тождества: ибо, с одной стороны, АВ, как целое, есть нечто иное, чем В т. е. есть ηοη–А, и, с другой стороны, АВ целиком содержит в себе А ив этом смысле связано с ним отношением частичного тождества. Таким образом, более точный анализ форм различия приводит нас опять к третьему отношению, выходящему за пределы двойственности между «тождеством» и «различием» в их обычном логическом смысле. — В этом отношении (как и во многих других) следовало бы вернуться к забытой нами тонкости понятий средневековой логики. Ср., например, логически чрезвычайно важное различение между «distinctum» и «поп idem» у Дунса Скота (Prantl. Gesch. der. Logik, III, с. 220 и сл.), См. также упомянутое выше учение Николая Кузанского о «поп aliud», как начале, предшествующем различию между idem и aliud. — Одна из средневековых классификаций различия — деление на distinctio realis, modalis и dist. rationis была воспринята еще Декартом (Princ. phil. 1,60—62) и через него Спинозой (Cogit. metaph II, с. 5) и играет в их системах довольно значительную философскую роль. Ср. нашу статью: «Учение Спинозы об атрибутах». Вопр. фил. и псих т. 114, с. 538 и сл.
120
Это, на первый взгляд, мало существенное различие между отношением вмещения и металогического единства на самом деле глубоко значительно: в первом случае мы имеем отношение в пределах одной и той. же сферы бытия (сферы определенностей), во втором — отношение между двумя совершенно разнородными (по характеру бытия, а не по содержанию его) областями, и это металогическое несходство (которое, однако, отнюдь не совпадает с логическим различием) столь же существенно для характеристики рассматриваемого отношения, как и момент металогического единства. Лишь в этих высших категориях может быть, по нашему убеждению, удовлетворительно разъяснено отношение Бога к миру, совмещающее трансцендентность с имманентностью, как это гениально показывает Николай Кузанский.