— Отец, у меня случилась трагедия. — и я рассказала все, с момента попадания в больницу.
Он был в бешенстве. Я никогда не видела его в таком состоянии.
— Глупые курицы! Неужели так сложно понять есть у тебя ребенок или нет? Я запрещаю тебе говорить об этом Давиду и его семье. Мне нужен этот брак, у меня уже весь бизнес под это распланирован. А уже после свадьбы пусть выяснится, что детей не будет. К этому времени акции будут у меня. — отец ходил по комнате из угла в угол, заложив руки за спину.
Сказать что я была шокирована, это не сказать ничего. Он предлагает мне… Я кто по его мнению? Породистая собака для красоты? Или игрушка, которую можно продать или обменять на что-то более выгодное?
От переизбытка эмоций я стояла и молчала. Не хочу верить, что мой отец оказался таким человеком. А что же мама? Обернулась и нашла ее взглядом.
А мама сидела и рассматривала свой маникюр.
— Мам? — жалобно позвала ее.
Она подняла на меня глаза:
— Я согласна с отцом. Вера, на детях свет клином не сошелся. Если у тебя их не будет — это не проблема. Жить для себя не так плохо. Я не понимаю твоей реакции!
— Дело в моем диагнозе, а в том, что вы заставляете меня обманывать Давида. Я уверена что он не бросит меня из-за этого, а останется на моей стороне, и именно поэтому он должен знать правду до свадьбы! — выпалила с жаром.
С родителями я спорить не любила. Не бунтовала даже в подростковом возрасте. Как-то в моем сознании отложилось еще с детства, что родители — авторитет и они знают как будет лучше для меня. Но то, что происходило сейчас, переходило все моральные границы.
На мою, пышущую справедливостью, речь, мама только рассмеялась:
— Какой ты еще ребенок. Вера, вопрос с тем как мы поступим, уже решен. Закрыли тему. — поднялась и вышла из комнаты.
— Свободна. — это уже отец.
Борясь с невольными слезами я выскочила из дома и села в машину. Это катастрофа. Ни слова о моем самочувствии! А я ведь операцию перенесла. Про моральное состояние я вообще молчу. Все еще кажется, что это чья-то страшная шутка, или что врачи ошиблись, и минуты на минуту мне позвонят из больницы, и сообщат что результаты обследования перепутали и я здорова.
Вернулась в свою квартиру, не раздеваясь, упала лицом в подушку и от всех души расплакалась.
Что теперь делать? Я не могу пойти против собственной совести. Это мой брак и моя ответственность. Как только Давид вернется, я обо всем ему расскажу.
Следующие несколько дней я прожила на автомате: как-то ходила на работу, улыбалась коллегам, ждала Давида.
Коллеги, вызвавшие скорую интересовались моим сочувствием, пришлось соврать о разорвавшемся аппендиците. Подробности своей жизни раскрывать на публику не хотелось, тем более, что с Давидом мы работали в одной компании. Он — директор нашего филиала, а моя подруга Элеонора, директор другого филиала этой же фирмы в нашем городе.
Сама организация принадлежит отцу Элеоноры, при устройстве на работу я об этом знала, но пошла на собеседование на общих основаниях, не сообщив подруге, которая на тот момент уже была директором филиала. Как можно понять, она помирилась с отцом и тот пристроил ее на хорошее место.
Но я не осуждала, нет. Если такова их жизнь, то кто я такая чтобы вмешиваться.
Слухи про Элеонору сходили своеобразные. Буквально каждый считал ее расчетливой сукой, которая при этом ничего не понимала в своей работе. Но лично я с ней пересекалась крайне редко в пределах офиса. Иногда она приезжала к Давиду с документами, и она часто ругались до хрипоты, не сходясь по каким-то рабочим вопросам.
Наконец вернулся Давид, злой как стадо буйволов. Сотрудники обходили его кабинет десятой дорогой, но я знала, что в общении со мной он всегда смягчается, поэтому не раздумывая прошла к его кабинету.
Приемная была пуская. Усмехнулась про себя. Секретарша — первая кто получает по шапке, когда босс недоволен, вот и Анечка решила наверно изобразить важные дела и скрылась в неизвестном направлении.
Подошла к двери и прислушалась, внутри явно кто-то был. Немного приоткрыв дверь, я заглянула внутрь, даже будучи невестой Давида, наглеть не хотелось, вдруг у него там важное совещание.
Шок пригвоздил меня к месту. У противоположной стены, спиной ко мне и со спущенными штанами стоял Давид и ритмично вбивался в какую-то женщину. Ну почему в какую-то? Голос моей лучшей подруги Элеоноры я узнаю из тысячи.
Это как понимать? Давид и Эля? Они же терпеть друг друга не могут.
Я просто стояла и смотрела на их секс, пытаясь осознать увиденное, но в голове звенела пустота. Как так вышло? Почему?