Сохос устало брел вдоль каменной стены. Сапоги, просящие каши, щедро зачерпывали грязь с мостовой, в прорехах на накидке, надетой на голове тело, виднелась смуглая, выдубленная солнцем кожа.
Глаза, запорошенные песком и пылью, не могли выжать ни одной слезинки, чтоб хоть как-то помочь зрению. Споткнувшись, юноша повалился на дорогу и обессилено замер.
- Человек умирает! - пронзительный голос на миг остановил движение базарной жизни: кричала толстая румяная торговка. Все замерли, но, разобравшись, что умирающий - всего лишь грязный нищий - отправились дальше по своим делам. И лишь толстушка двинулась с места и подбежала к упавшему.
- Ой, что делается! Человек умирает, а всем наплевать! - причитала она, пытаясь оттащить юношу с дороги. - Мил человек, что ж ты какой тяжелый? Даром, что тощий!
- Да брось, Мона, чего ты с мертвяком возишься? Это дело стражи! - буркнула соседка по лавке, брезгливо косясь в сторону Сохоса.
- Нет, Рата, жив он. Дай-ка мне ведро с водой.
- Вот еще! - возмущенно всплеснув руками, ответила Рата, - мне еще фрукты мыть... Набери в корыте!
- Постыдись, я ж ей прилавок мыла.
- А что ему, мертвяку сделается-то? - отмахнулась соседка и, боясь, что подруга использует чистую воду, опрокинула на Сохоса корыто.
Грязные разводы зазмеились, смывая пыльную седину с волос и возвращая жизнь иссохшему телу.
- Совсем мальчишка еще... - сквозь пелену беспамятства Сохос услышал женский голос.
Глаза жгло, словно в них брызнули уксусом. Отчаявшись что-нибудь рассмотреть, юноша прошептал:
- Пить...
Язык распух и безжалостно обдирал небо. В ушах стоял звон. Сохос едва разобрал приглушенные переругивания, потом по губам пробежала струйка воды. Юноша дернулся, пытаясь поймать драгоценные капли, но клацнул зубами о железо.
- Тише, тише... Я слышала, что много сразу нельзя пить, можно умереть. - Мона отставила ведро в сторону, - погоди, сейчас посмотрим, что с глазами.
Сохос почувствовал прохладу на лице, боль уменьшилась на минуту... чтоб вернуться с еще большей силой. Глухой стон заставил вздрогнуть сердобольную торговку.
- Словно зверь раненый, - сжала нательный оберег проходившая мимо пожилая горожанка.
Мона осторожно, но уверенно протирала глаза юноши мокрой тряпицей, стараясь не задевать коросты, из-под которых немедленно появлялись крупные капли крови.
- Оставь... - просипел Сохос, прижимая тряпку к глазам. Мона отдернула руку.
- Надо б стражу позвать. На нищего, голубчик-то, не похож. Скорее всего, он беглый преступник, - суетилась неугомонная старуха. Сморщенное, будто печеное яблоко лицо исказила гримаса брезгливости.
Толпа зевак одобрительно загудела и быстренько рассыпалась по своим делам. Никому нет охоты иметь дело со стражниками. Бабка крякнула от досады и, опираясь на клюку, поковыляла по своим старушечьим делам.
Мона покосилась на парнишку: мокрая одежда облепила тельце, похожее на скелет. Ткань после "стирки" обрела подобие окраски, бывшей когда-то яркой.
"Ученик Мастера шутов? Кому еще взбредет в голову украшать одежду так пестро!" - Дородная торговка, скрестив руки на объемном животе, смотрела на юношу. "Что же делать? Не пройдет и полудня, как к ней нагрянет стража".
Мона внутренне содрогнулась, и тут пришло решение: "Мастер! Ну конечно, сосед даст ей совет, а то и делом поможет".
***
- Ну, Мона, задала ты мне задачку! - Мастер звездочет, хрустя суставами ног, подошел к окну. Выглянул, обвел внимательным взглядом пустую узкую улочку. Вздохнул и покачал головой еще более неодобрительно.
- Ну чего тебе стоило не заметить его, как это сделали другие? - буркнул он, стараясь не встречаться глазами с женщиной.
Мона взмахнула руками и расплакалась, не в силах сдерживать душащие эмоции. Мастер забурчал еще суровее, суетливо двигаясь, чтобы скрыть смущение:
- Ну а что ты хотела? Сейчас жизнь такая: проявишь мягкость - накажут жестко.
- Но он же мальчишка еще... - Мона вытирала клетчатой тряпицей слезы, поэтому Мастер едва разобрал ее слова.
- И что ты его ко мне притащила, - не сдавался ворчун. - Ты хоть понимаешь, что я и так со Жрецами всю жизнь на ножах? Как ты думаешь: неужели они упустят такой замечательный случай свести со мной счеты?
Мона уже не рыдала, но периодически её все еще сотрясали стоны-всхлипы. На лице женщины все явственней проступало упрямство. Мастер крякнул от досады:
- Ладно, ладно... Что ж с тобой поделаешь, - и уже чуть слышно: - Материнский инстинкт. Лучше б ты семью завела...