Впрочем, молодой собаки еще не было, об этом Вячеслав Константинович заботился самолично.
Вячеслав Константинович прошел в кабинет, где Пантелей уже накрывал завтрак за маленьким столиком. Плеве присел к письменному столу и, кивком отпустив лакея, распечатал одно из писем, лежавших с краю стола, костяным ножом. Движение это и звук вспарываемой бумаги породило неясное давнее воспоминание о каком-то письме, но Плеве отогнал его как ненужное. Он вынул из конверта листок и перешел к столику, покрытому белой скатеркой, на которой дымилась в тарелке рисовая каша и стояла чашечка кофе. Вячеслав Константинович предпочитал по утрам кашу как лучшее средство для нормального пищеварения. Положив листок рядом с тарелкой, Плеве заправил салфетку за воротник и поднес к губам ложку, скользя глазами по донесению.
Оно было из Кисингена, от сотрудницы заграничной охранки по кличке Гретхен. Сообщалось же в нем, что сей сотруднице удалось установить наличие злоумышленных приготовлений против царствующей особы, выражающихся в изготовлении бомб и подготовке к переправке оных в Россию для готовящегося покушения. Нигилисты из партии эсеров, из «Боевой дружины», с коими Гретхен удалось войти в сношения, похвалялись, что на сей раз попытка должна быть удачной, ибо имеется ручательство в помощи высокопоставленного лица, самого председателя Комитета министров Витте.
Это было то, что нужно. Именно такого рода донесение заказывал Вячеслав Константинович Крахмальникову, агенту заграничной охранки, месяца два назад, когда тот приезжал под видом коммивояжера в Петербург и встречался с министром. То есть, конечно, Вячеслав Константинович не сказал прямо, что Витте следует дезавуировать в глазах государя, но Крахмальников недаром был опытнейшим агентом, он умел читать между строк.
Плеве знал, как он распорядится этой писулькой. Он покажет ее государю. Сегодня же, во время аудиенции. И присовокупит, что сказанное в донесении, по всему вероятию, ложь, идущая от нигилистов и ставящая себе целью очернить благородное имя Сергея Юльевича, который… и прочее. Тут надежда была единственно на то, что «дыма без огня не бывает», а также на то, что, обжегшись на молоке своего самодержавного деда, внук станет дуть на воду. Вячеслав Константинович знал и любил русские пословицы, находя в них бездну мудрости и житейского смысла.
Но сначала необходимо было спять копию. Плеве делал это всегда, оставляя след документа в своем личном архиве, дабы при необходимости было можно к нему вернуться, не беспокоя канцелярию Департамента полиции. Он вернулся к столу и аккуратно переписал донесение, после чего положил оригинал в конверт, а конверт — в портфель с заготовленным всеподданнейшим докладом.
Посмотрим, что теперь скажет Сергей Юльевич, эта хитрая юла, из-за которой он, Вячеслав Константинович Плеве, получил свой портфель на семь лет позже, чем мог бы получить.
Вячеслав Константинович поднялся с кресла и, раскрыв шкаф, где ровными рядами стояли картонные папки, вынул надлежащую и положил в нее копию донесения.
И тут снова всплыло воспоминание, связанное с давним письмом, всплыло отчетливо, ибо Плеве узнал ощущение, с каким ставил на место папку, — ощущение правильно выполненного дела, которое, пускай незначительно, но укрепило порядок и может помочь его укреплению в будущем. Он вспомнил, что впервые это ощущение было испытано им более четверти века назад, когда он, скромный товарищ прокурора Варшавской судебной палаты, понял, что предназначение его состоит в искоренении нигилистической заразы, поразившей вдруг Империю с резвостью степного пожара в засушливый год. И он выбрал предмет: политические преступления, преступления противу государства, а помогли ему в этом сами преступники, господа польские социалисты.
Вячеслав Константинович протянул руку к папке под названием «О социально-революционной пропаганде в Варшаве в 1878 году» и, раскрыв ее, стал искать то письмо, которое многое определило в его понимании себя и своих задач. Времени было достаточно, так что у Плеве была приятная возможность погрузиться в дела своей молодости. Он добрался до письма, точнее — до копии, переписанной его собственной рукой, вспомнив по пути удивление, а потом и негодование, охватившее его, когда в прокуратуру Варшавской судебной палаты, на улицу Длугую, 7, явилось это письмо, писанное по-польски и отправленное из Кракова. Вячеслав Константинович сам же и перевел его на русский, когда снимал копию, прежде чем приобщить к делу, которое вел майор Черкасов.