— Вот я и хочу договориться практически, — подхватил Стах.
— Это дело.
— Тогда, с вашего позволения, я кратко обрисую вам обстановку в «Пролетариате» на текущий момент. Простите, если я не буду называть некоторых фамилий…
— Можете не предупреждать. С конспирацией несколько знаком, — насмешливо ответил Герман Александрович.
Куницкий покосился на него. Точно кипятком, обожгла мысль: неужто он выглядит в глазах Лопатина мальчишкой? Нет, Герман Александрович опять стал серьезен и внимателен.
Куницкий кратко поведал ему о последних событиях в Варшаве, наступивших после ареста Варыньского: разгром рабочих кружков в октябре — ноябре прошлого года, арест ряда лидеров и членов ЦК, выпуск подпольной литературы — трех номеров «Пролетариата», воззваний и брошюр, после чего и в типографском деле наметился застой.
— Теперь очевидно, что Варыньским был выбран неправильный курс на создание рабочей партии в том смысле, что она должна была преимущественно состоять из рабочих, — сказал Куницкий. — Я ставлю вопрос по-иному: партия для рабочих, а не из рабочих. Кадровая партия интеллигентов, защищающая интересы пролетариата. Но этих интеллигентов нет! Варыньский в свое время разошелся с Пухевичем, имевшим влияние на интеллигенцию, разругался с Крусиньским, к которому прислушивались студенты, в результате теперь интеллигентов в партии можно по пальцам пересчитать! Некому написать статью, воззвание! Я имею, кроме Дембского, двух бывших гимназистов по кличке Михалек и Стожек — очень преданные и деловые юноши. Есть еще агенты Центрального комитета в Згеже, Белостоке. Несколько бывших студентов в «Боевой дружине» и «Красном Кресте». И все! Приходится привлекать сочувствующих партии либералов…
Он вспомнил о Петре Васильевиче Бардовском с некоторой виною: пожалуй, зря он назвал его «либералом». Впрочем, Лопатин Бардовского не знает…
— У меня есть русский мировой судья, ему под сорок, сторонник республики, конституционалист… Очень активно нам помогает в последнее время. И его жена тоже.
— Коронный мировой судья? — удивился Лопатин.
— Вот именно. Прекрасной души человек, мы у него как дома. Собирает для нас средства среди офицеров в Модлине. Недавно написал по моей просьбе «Воззвание к военным», мы собираемся его печатать листовкой…
Лопатин только головой покрутил.
Далее Стах, не называя фамилий, рассказал о своем резерве — деятелях, которых он собирается привлечь к работе, кооптировав в ЦК, ежели они приедут в Варшаву. Среди них были Людвик Янович, с которым он познакомился только что в Париже, и Зофья Дзянковская из Киева, помощница Варыньского еще по «делу 137-ми»…
— Все это прекрасно, — сказал Лопатин. — Но что же получается? Партия заговора?
— А что вы можете еще предложить в русских условиях? — парировал Стах. — Любая попытка массовости тут же влечет провалы. Провокаторы плодятся, как… — он не сразу подобрал нужное сравнение. — Как зайцы!
— Зайцы? — Лопатин поднял бровь.
Стах смешался; не станешь же объяснять, что сыграл нелепую шутку польский язык: «предатели» по-польски — «здрайцы», чисто звуковой перенос!
— Как кролики, — поправился он. — Но мы не намерены этого терпеть. В самом скором времени мы начнем расправу над ними. Здесь мы должны быть беспощадны!
Лопатин уклонился от разговора о терроре. Как видно, его интересовало другое.
— Ну, а скажите, Станислав Чеславович, на что вы рассчитываете, создавая партию заговора? Расчет Варыньского на создание массовой рабочей партии — верен он или нет — мне понятен. Такая партия со временем может взять в руки государственную власть. А к чему может привести тактика бланкизма?
— К тому же, — быстро ответил Стах.
— Каким путем?
— Путем устранения реакционных деятелей и замены их прогрессивными.
— Ждите… — сказал Лопатин. — Что-то не видно, чтобы нынешний Александр был прогрессивнее своего отца.
— А ежели помочь установить нужного деятеля, Герман Александрович? — вкрадчиво проговорил Куницкий.
— То есть как? — не понял Лопатин.
— Вы «Конрада Валленрода» читали? — вместо ответа спросил Стах.
— Мицкевича? Читывал…
— Я не раз думал, почему именно польский гений смог родить поэму о Валленроде? Русскому бы в голову не пришло, уверяю вас! Поляк с детства воспитан в сознании, что он окружен враждебными и могущественными силами, с которыми бесполезно бороться открыто. Тогда на ум приходят другие возможности: хитрость, изворотливость, даже предательство… Может ли недостойная тактика привести к достойным результатам?