Нет, время есть еще. Еще можно объясниться. Они не поняли, они подумают, что… Стучат в дверь? Нет, я занят. Я занят важным делом. Самым важным в жизни. Смертью.
Он снова склонился над листом.
«Кровь стучит в висках все сильнее, все крепче. Я смерти не боюсь, не боюсь, не боюсь. Может, было бы лучше на баррикадах, но ничего не поделаешь — лучше умереть честным человеком. Марынечка, моя дорогая, моя единственная! Марынечка! Прости мне все плохое, что я когда-нибудь мог тебе сделать, и то безумие, которое наверняка…
Надо мне было выбрать другое место. Нужно было ничего не писать. Но это ничего.
Кровь приливает все больше, все сильнее. Ничего, я не боюсь смерти — нет, нет, лучше умереть, чем жить так подло, так низко, как я жил.
У меня кружится голова. Я прощаюсь с вами со всеми, с теми, которые любили меня, но я им не мог платить любовью, потому что был подл, подл — прощайте, прощайте, прощайте!
Если бы кто-нибудь пришел ко мне, прежде чем я потеряю сознание. Я был бы счастлив, если бы мог увидеть Марью, Казя, чтобы я мог с ними попрощаться. Я был бы счастлив, но не верю. Голова у меня кружится, кружится бесцельно, без необходимости, без… Кровь бьется в голове, тошнит, мне… тяжело. Кружится все около меня. Кажется, на этот раз не комедия, не комедия. Я, кажется, на этот раз впервые в жизни серьезен.
Почему я умираю.
Потому что я был тщеславным, ленивым, лживым, фальшивым, потому что низость моя камнем висела над жизнью, потому что у меня нет и следа человеческих чувств, потому что я не хочу жить бессмысленной жизнью. Лучше умереть и сохранить в других память о моей жизни, еще незапятнанной, чем жить неизвестно на что, неизвестно зачем…»
Перо остановилось. В дверь стучали все громче, но Шимон уже не слышал этого.
Пани Марья Янковская распорядится доставить тело Дик-штейна в Женеву и похоронить его на кладбище Каруж рядом с могилой Казимежа Гильдта.
Глава восемнадцатая
ПАНИ МАРЬЯ
Август 1884 года
Какое ужасное лето! Не успели похоронить несчастного Дикштейна, как из Варшавы пришло сообщение об арестовании Куницкого с архивом Центрального комитета на квартире Бардовского. А теперь приехал Дембский, который привез новые известия и подробности.
Марья с нетерпением их ждет… От всех этих ужасов у нее мигрень третьи сутки. Вдобавок Станислав уехал в Париж, она же сама его и послала, чтобы он присмотрел там квартиру. После самоубийства Шимона пани Марья не может жить в Женеве. Здесь слишком много теней.
Неужели она виновата в этой смерти? Ее товарищеское отношение и дружеское участие к мужчинам постоянно принимаются ими за любовные знаки. Но она не умеет быть холодной! Коли она хорошо относится к мужчине, то поневоле ласкова с ним. Не означает же это, что она непременно хочет его соблазнить! Но мужчины так часто путают одно с другим, и все из-за своего самомнения. Пани Марья понимала самомнение у мужчин такого достоинства, как Варыньский или Мендельсон. Но самомнение Эразма? На чем оно держалось?.. Что же касается Дикштейна, то тут, к сожалению, другой случай. Самомнением он не страдал, отнюдь: скорее наоборот. Полный набор комплексов. Но в отсутствие Варыньского и Мендельсона он стал ей ближе, они часто разговаривали, вместе обедали, он с увлечением рассказывал ей о беспозвоночных… Бедный Шимон! Не знала же она, что он такой чувствительный! Она невольно оказывала ему знаки внимания, отвечала на пожатья рук… Она не умеет по-иному! Если она видит, что мужчина влюблен, она дает ему маленькую надежду, иначе бесчеловечно.
Шимон был одинок, вот этого она не учла. Это ошибка. Все мы в достаточной степени одиноки, особенно в эмиграции, но Дикштейн со своею застенчивостью, заиканием и непрерывным самокопанием был одинок втройне. И все же он не ребенок, она не могла за него отвечать!.. Вот пример мужчины, наделенного недюжинными интеллектуальными способностями, но не нашедшего свое предназначение. Его бросало из науки в революционную борьбу и обратно. Вечно был собою недоволен, считал себя недостойным любви и дружбы… А как он оговорил себя в предсмертном письме! Чудовищные преувеличения весьма обычных человеческих слабостей, которые свойственны всем. Если Шимон подл, то что тогда сказать о… Пани Марья усмехнулась, она даже мысленно не назвала имя.
В дверях показалась горничная Жаклин и, сделав книксен, доложила, что просит принять пан Дембский. Марья кивнула, в ожидании гостя уселась в кресло к ломберному столику, за которым они иногда коротали время с Мендельсоном, играя в кости.