-День, другой походишь с одним глазом, а потом проморгаешься. А впредь наука будет. Хотя вряд ли. – И погладил Ягодку по круглой щеке. – Прощаться надо, брат. Дальше тебе с нами нельзя.
И притянул его заа шерсть к себе.
-Не скучай. Хочешь, живи здесь. А нет, возвращайся к подруге. Хуже не будет. И брюхо полное.
Бэр притих, словно обдумывая его слова, а потом жалобно, по щенячьи, заскулил.
-Нельзя, брат. Потеряться можешь… Пропадешь.
Пчелы, повисев над ними, улетели, все еще рассерженно ворча. И Влада, осмелев, выпрыгнула из седла и подбежала к Ягодке. Наклонилась к нему и прижалась лицом к перемазанной медом, морде.
-Спасибо тебе, храбрый бэр. Если бы не ты, может, и в живых бы не было. – Прошептала она. – Сколько жить буду, столько помнить буду это. Позволят боги вернуться, найду тебя. До самой смерти в холе и ласке жить будешь.
На глазах выступили слезы.
А бэр заскулил еще громче.
Но Радогор уже разбирал поводья.
-Тебе, дружище, все борти оставляю. Владей. Ты же береги дедово жилище. Больше не на кого оставить.
И взглядом поторопил Владу.
-Все, попрощались. – Тихо сказал он, глядя в сторону. Больше нас здесь ни что не держит. А что впереди нас ждет, посмотрим.
Влада все еще оглядывалась на оскорбленно ревущего бэра и попробовала сделать попытку вступиться за несчастного Ягодку. Но когда осмелилась, он был уже далеко вперреди. И останавливаться, чтобы подождать его, не помышляет. Ткнула Буланку пятками в бока и понеслась следом Бэр отчаянно взвизгнул и, забыв про ослепший глаз. Припустил вдогонку, смешно вскидывая просторный за и загребая траву передними лапами.
К вечеру деревья стали заметно реже, а лес, не смотря на сумерки, светлее.
-Отвернем в сторону и остановимся. – Сказал он, отвечая на ее немой вопрос.
-Поле? – Догадалась она, и с опаской посмотрела в сторону опушки, до которой было еще скакать и скакать.
-Поле… - Хмуро подтвердил Радогор, выпрыгивая из седла. И потрепал бэр за загривок. – Ладно, пройдоха. Переночуй с нами, а завтра возвращайся домой. И без вопросов! Рассержусь.
Говорил неохотно, с трудом выдавливая из себя каждое слово. Во рту, будто кислицы объелся. Аж язык обжигает. В ушах шумит и кровь в висках колотится так, что сам ее стук слышит. И в мозгу сумятица, как голиком, которым золу из печи выметают перед тем, как хлеб садить, кто прошел. Голова и тело живут по отдельности и узнавать друг друга не желают. Перед глазами муть плывет, густая и липкая. То дедко Вран, живой и здоровый, что – то говорит ему, строго хмуря брови на не нашем языке. Потом, вдруг, спохватится. Де, не мало дорог исходил, не мудрено и спутать. А то… не к ночи бы такое видеть!
С усилием повернул голову и сплюнул через левое плечо. Образ стал яственней, медленно наплывая на него. Отчетливо проступило белое, без кровинки лицо, изумительной,не здешней красоты под черной, низко опущенной накидкой. Отбросила накидку на плечи и черные, как враново крыло. Волосы рассыпались по слечам и груди. На манящих губах появилась легкая, почти неуловиая улыбка.
-Не плюй, воин Ольх. Попадешь ненароком, могу и обидеться.
Отшатнулся назад, споткнулся и повалился на спину. Живому такое увидеть, добра не жди!
-Или не признал меня, воин?
Улыбка стала отчетливей, а в голосе появилась явная насмешка.
-Как не признать? Признал. – С трудом выговорил он. – За мной пришла? Так, вроде, не убит, не ранен.
-Значит, все забыл. Не помнишь…
-А должен? – Хотел бы скрыть невольную расстерянность, а не получилось. Спросил первое, что на ум пришло.
-Может, и не должен.Я же говорила, дорога сама приведет куда надо. Вот уж и меч за спиной. Не обманулась сестрица Макошь в тебе, Ольх. Все сошлось.
Вечная тьма закрыла и лес, и Владу, и бэра. Только она, чье имя лучше не поминать вслух. И ее напевный и немного усталый голос. И почему Ольх, когда лишь Влада помнит это, всеми забытое, имя? А больше и не кому.
Ольх…
И Ольх ли?
-Уснул, Радогор? – Пробился издалека голос Влады. – Поешь прежде. Сам с собой уж говорить начал.
Образ богини потускнел, оделся черным облаком.
-Береги меч, воин Ольх. – Слова почти не слышны. – Потеряешь, не вернешь. И не дай ему завладеть собой. Хитер и коварен он, как и тот, кто сотворил его на погибель роду человеческому. Вырвется, вывернется из руки и рассечет миры. И сгинут они тогда в первородном огне, как уже было однажды. А звездный ветер разнесет зло черным пеплом по необозримым просторам мироздания.
Влада трясет рукой за плечо.
Сон тяжкий каменной глыбой вдавил его в землю, головы не поднять.