Что-то он обеспокоен по поводу этого мальчишки! Уолли не представлял, чем же хорош кандидат Олонимпи. Но семья его явно была богатой.
– Нет! – сказал Уолли. – Я не могу изменять наши правила. Сколько стоит тридцать одна лошадь?
– Больше, чем ты думаешь!
Уолли подскочил, но Катанджи и бровью не повел. Любой бы на его месте испугался, но Катанджи был знаком с Лордом Шонсу слишком давно.
– Ты знаешь, что Тиваникси хочет заняться кое-чем еще, помимо кавалерии? Катанджи вкрадчиво спросил:
– Смола?
Уолли снова сел. Смола? Он еще не думал о смоле, но она понадобится для катапульт.
Мальчишка все прочитал по его лицу и постарался не показать самодовольства, которое чувствовал.
– Всего в Касре две тысячи четыреста восемьдесят один баррель смолы, милорд. Из них восемьсот двенадцать принадлежат Броте. Остальные мои.
– И баррели смолы легче спрятать, чем лошадей?
Катанджи улыбнулся:
– Под ложей есть пыточная камера.
Катанджи пожал плечами:
– Ты обещал колдуну.., разве что ты собираешься пытать своих друзей. – К нему снова вернулось его очарование. – Я не думаю, что ты так глуп, чтобы красть наших лошадей, но Ингиоли нервничает и захотел приискать дело ненадежнее. Так мы открыли, чем занимается Брота. Мы опоздали с кожей, но она собиралась наложить лапу и на смолу, – злорадно хихикнул Катанджи.
Уолли одолели мрачные предчувствия.
– Сколько ты хочешь запросить с нас за смолу?
– Я отступлюсь от нее и от лошадей, если ты возьмешь этих отвергнутых кандидатов, а старшины дадут одному известному торговцу исключительное право на ввоз ковров в Каср в течение десяти лет. Тридцать одна лошадь и шестьсот баррелей смолы! И Брота может подавиться своими!
Это прозвучало как нельзя кстати после вчерашней баталии, как будто Катанджи знал и об этом.
– Эти отвергнутые кандидаты, – задумчиво сказал Уолли. – Может, их сделать жрецами? Глаза Катанджи расширились.
– Я не знал, что ты можешь…
– Это может устроить Хонакура. Пятилетней монополии на шелковые ковры, думаю, будет достаточно.
Наморщив лоб, Катанджи занялся подсчетом:
– Смола, сорок одна лошадь, восемь жрецов, шесть жриц, все ковры за пять лет и… Олонимпи – воин.
Хонакура скажет – двенадцать, он не сможет устроить четырнадцать.
– По рукам! – сказал Уолли. – За малым исключением.
Катанджи озабоченно поднял бровь.
– Ты мне скажешь честно, сколько тебе заплатит семья Олонимпи.
– Нашу долю?
– Да. Считай, что я уже поговорил с Хонакурой, – добавил Уолли, – и уладил все со старшинами.
– Ты не скажешь Наню?
– О боги, нет! Это может послужить началом восстания.., или хуже того.
– Это больше, чем с других…
– Сколько?
Эту информацию было получить не легче, чем лошадей. Наконец Катанджи неохотно вымолвил:
– Двенадцать сотен.
– Катись отсюда, – Уолли старался не смеяться, – организуй с Трукро покупку пони и считай Олонимпи принятым в кавалерию.
Катанджи все понял и довольно ухмыльнулся. В дверях он приостановился.
– И обрати внимание на своих закупщиков, милорд, – они сбивают цены – конезаводчики уже проели нам мозги.
– Катись! И скажи своему брату, что я хочу его видеть.
Уолли встал и проводил Катанджи в вестибюль, чувствуя себя так, как если бы его боднул бык.
Двенадцать сотен! Олонимпи один покрывал все расходы синдиката. Все остальное – мелочь. Тысячи! Но сорок одна верховая лошадь абсолютно бесплатно для сбора…
Линумино проследовал за сеньором, который пересек большими шагами комнату и остановился перед молодым герольдом, стоящим рядом с двумя арестованными Шестыми.
Выглядели они ужасно: перевязанные глаза, распухшие губы и зверские выражения лиц. Оба неплохие люди: Укилио водил раньше большой отряд свободных мечей, Унамани был ривом большого города. Они чуть было не поубивали друг друга. Уолли прямо чувствовал их вражду – когда он смотрел на одного, второй просто рычал.
У него не было времени на формальности.
– Кто из вас Укилио? Значит, ты – Унамани? Вы слышали приговор?
Они безразлично кивнули. Как может человек оставаться равнодушным перед лицом такого наказания?
– Вы представляете, что с вами станет после двадцати одного удара?
Уолли не представлял, но он догадывался. Они снова кивнули.
– Мне не нравится это, – сказал он, – вы выйдете из строя на год, а может, и больше. Лучше иметь одного целого Шестого, чем двух битых Шестых.
Еще по крайней мере две дюжины людей прислушивались сейчас к его словам за стеной.
– От Шестых мне требуется умение руководить, поэтому я собираюсь устроить каждому из вас проверку на это умение, в каком-то роде соревнование. Победитель получает от проигравшего один удар плетью. Победитель потом может бить проигравшего сколько захочет, может даже запороть его насмерть.
Жертвы уставились на него. Потом посмотрели друг на друга. Заплывшие глаза сощурились, распухшие губы сложились в зеркально-симметричные кривые ухмылки.
– Лорд Линумино, – сказал Уолли, – вернет вам ваши мечи и даст два золотых на расходы. Вы должны выкопать колодцы. Вот правила. Герольд, ты будешь объявлять об этом во время двух ближайших трапез. Лорд Линумино выберет места для раскопок и куда сваливать землю – во дворе ничего не должно оставаться. Вы можете купить себе необходимые инструменты и набрать не больше двенадцати человек, любых, ниже шестого ранга. Вы не имеете права переманивать людей друг от друга. Нарушитель будет считаться проигравшим. Срок на подготовку – один день. Я буду одним из судей. Двух других выберете сами. Команда, первой доставшая баррель воды, считается победившей. – Он повернулся к Линумино, который ухмылялся – ужасное зрелище. – Какие нам еще нужны правила?
– Поощряющие или наказывающие.
– Правильно!
Конечно, это было уловкой. Свободные мечи никогда не имели денег; некоторые из них отказывались от еды, чтобы оставить средства на развлечения.
– Команда-победительница будет послана в Дри в бордели приобрести самых привлекательных девочек. Все расходы оплачиваются. Как вы думаете, справитесь?
Адъютант кашлянул.
– Необходимо срочно приступить к делу, милорд. Промедление невыносимо, как понимаешь. Так что Уолли осталось сказать:
– Вы не должны ни угрожать, ни принуждать, ни бить ваших людей. Вы должны убедить их копать для вас. Если вы сделаете это – станете настоящими предводителями. Есть вопросы?
– Когда нам начинать, мой сеньор? – спросил Укилио, тот, что повыше.
– Сейчас.
– Когда закончим, мой сеньор, можем мы подождать день до порки? Я хотел бы отдохнуть, чтобы отделать его хорошенько.
Они обменялись взглядами.
– Это достаточно справедливо. Добавь, герольд. Их мечи, Адъютант.
Я – бог, подумал Уолли, я играю человеческими жизням и. И все же выигранный шанс лучше, чем вообще без него. Быть запоротым насмерть не многим хуже, чем получить двадцать один удар плетью. И может быть, – пожалуйста, боги! – победитель будет милосерден. Это, кроме того, развлечет остальных – порка не слишком приятное зрелище.
Унамани и Укилио забрали свои мечи и кинулись в дверь с дуэтом проклятий. И чуть не врезались в Тану, которую сопровождала высокая, представительная женщина в голубых одеждах. Женщины удивленно посмотрели вслед Шестым.
Так, подумал Уолли, определенно сегодня Семейный Вечер. Но Тану необходимо было принять, хотя остальные посетители при этом отодвигались в сторону. Она не была его вассалом, поэтому совершила формальное приветствие, он ответил. Потом она представила ширококостную седоволосую матрону… Олонангхи, ткачиха седьмого ранга. Уолли проводил их к себе и предложил сесть, уступив Леди Олонангхи кресло.
Тана по-прежнему упорно носила свое речное бикини – две узкие полоски, но ни один мужчина не смел ничего сказать ей. Со своей обычной решительностью она начала беседу.