Потухшая свеча упала на пол и откатилась в сторону.
— Джилли, — прошептал он, и его голос прозвучал так близко, что от удовольствия мурашки пробежали по ее телу.
Никто другой не умел произносить ее имя так, как он.
— Да, да, — прошептала она и вновь требовательно припала к нему губами.
Его широкая ладонь накрыла ей грудь, никогда еще мужская рука не касалась ее тела так требовательно, но Джиллиан ничуть не смутилась. Ей показалось, что этот жест совершенно естествен.
Она негромко простонала, стыдясь собственной несдержанности. Что подумает про нее муж? Но удовольствие было слишком острым.
Дункан поцеловал ее в шею, туда, где билась жилка, и прошептал что-то на неведомом языке. Джиллиан не стала допытываться, что именно он сказал — на всех языках нежные слова одинаковы.
Ее сосок напрягся под его настойчивыми пальцами.
Джиллиан не могла дышать, не могла думать. Конечно, леди не должна бы вести себя столь распущенно, но разве можно удержаться? Кровь стремительно мчалась по ее телу, а внизу живота почему-то стало очень жарко.
Она вцепилась Дункану в плечи, всецело отдавшись новым ощущениям. Каким-то чудом граф знал, где и как нужно ласкать ее тело.
Она вглядывалась в темноту, чтобы получше рассмотреть человека, который стал ее мужем. Им придется жить вместе до самой смерти, а ведь она его все еще почти не знает. Неуверенно Джиллиан коснулась вуали, закрывавшей левую половину его лица.
— Дункан…
— Джилли…
Он не отказывал, но голос его дрогнул. От страха? От боли?
— Я все равно ничего не увижу, здесь так темно, — прошептала она. — Но я хочу дотронуться до твоего лица.
Она медленно отдернула вуаль. Дункан весь напрягся. Может быть, он боится, что она отпрянет с отвращением? Как будто для нее могут иметь значение какие-то там шрамы!
Его рука по-прежнему лежала на ее груди, а Джиллиан, осмелев, швырнула вуаль на пол. Ее рука осторожно коснулась его щеки.
Пальцы обнаружили, что щека чисто выбрита. Это было неудивительно. Удивило другое — никаких шрамов на ощупь обнаружить не удалось.
Но сейчас было не время задавать вопросы. Здесь, в кромешной тьме, Дункан и Джиллиан смогли достичь компромисса. Демоны, истязавшие его душу, оказались безвластны.
Джиллиан вновь положила руки ему на плечи, чуть стиснула налитые силой мускулы.
— Сейчас, — прошептала она дрожащим от переполнявших ее чувств голосом. — Сделай меня своей женой.
Он нашел ее губы и поцеловал со всей страстью, которая накопилась за время долгого ожидания.
Джиллиан почти не осознавала реальности и опомнилась, лишь когда они уже лежали на полу, все еще слитые в поцелуе.
Руки Дункана скользили по ее телу — по рукам, ногам, по талии. Каждое прикосновение обжигало ее.
Когда он припал ртом к ее груди, Джиллиан вся изогнулась и громко застонала. Собственная реакция испугала ее, но Дункан стал нашептывать что-то нежное и ласковое. Его голос звучал отовсюду, его руки были везде, и страх прошел.
Он сжал губами ее твердый сосок, и Джиллиан вскрикнула от удовольствия. Потом рука Дункана спустилась по ее плоскому животу к разгоравшемуся огню меж бедер. Теперь Джиллиан хотелось только одного — чтобы он скорее оказался там.
— Джилли, моя Джилли, — хрипло бормотал Дункан. — Я мечтал о тебе с того дня, как увидел тебя. Ты должна была стать моей!
Она не могла дышать, думать, лишь чувствовала, как его пальцы зажигают все ее существо огнем.
Это было еще прекраснее, чем его прежние ласки. Без малейших колебаний Джиллиан раздвинула ноги, чтобы Дункану было удобней.
«Если бы я знала, что это будет так восхитительно, я бы уложила его в кровать в первую же ночь», — промелькнуло у нее в голове.
Прикосновения Дункана были поистине волшебными, потому что тело девушки как бы зажило собственной жизнью. Джиллиан непроизвольно гладила широкую спину мужа, ласкала его плечи, лицо. Она не произносила ни слова, ни о чем не думала.
Когда Дункан приподнялся, она была разочарована, но граф лишь спустил панталоны и снова прижался к ней. Тут Джиллиан почувствовала, как к ее обнаженному бедру прикасается нечто горячее и твердое.
Ей стало страшно, и она съежилась. Но Дункан тут же осыпал ее нежными, но страстными поцелуями.
— Сначала будет немножко больно, — прошептал он, — а потом хорошо. И боль больше никогда не повторится, я тебе обещаю. Останется только наслаждение.
Она кивнула и зажмурилась. Мать все рассказала ей про супружеские обязанности — и про боль, и про долг женщины сносить мужские посягательства терпеливо. Правда, про наслаждение леди Холлингсворт почему-то не упомянула.