- Мне нужно позвонить.
- Эва Карловна, - пробасил укоризненно декан, разведя руками. - Мы, кажется, договорились: не принимать внезапных решений и обязательно советоваться со мной.
- Я и хочу посоветоваться. Наедине.
Альрик мгновенно сделался высокомерным, будто не он улыбался недавно и называл меня по имени. Пусть оскорбляется на здоровье, а дело не терпит отлагательств.
- Ну, - растерялся декан, - мы вроде как в гостях, и выгонять хозяина некрасиво. Можем пройти ко мне в кабинет.
- Отчего же? - молвил Альрик, взмахнув по-королевски рукой. - Беседуйте на здоровье. Пойду, гляну, как продвигается опыт по делению инфузорий в насыщенных вис-волнах.
Едва за профессором закрылась дверь, я сказала:
- У меня ни одного висора в запасе. Хочу попросить у него денег.
Стопятнадцатый изобразил на лице задумчивость, словно не понимал, в чем может быть закавыка. Пусть деточка поклянчит на пропитание, и любящий батюшка, заваливший институт щедрой спонсорской помощью, не откажет дочке, подкинув денежку. Одного не знал Генрих Генрихович: чтобы убедить отца выдать деньги раньше времени, нужно хорошенько унизиться, вымаливая свою просьбу.
- Конечно же, я не против, Эва Карловна. Станция Альрика отрезана от внешнего мира и запитана на институтскую сеть, но мы сделаем вот что. Подключимся к аппарату Евстигневы Ромельевны, у неё он современнее, чем мой. В кабинете её сейчас нет, поэтому городская линия незанята. А уже через телефон Евстигневы Ромельевны выйдем во внешний мир.
Что-то сегодня декан разговорчивый и болтливый как девушка, или это я меланхоличная и немногословная? Проклятый Альрик с его каплями, - нашлось унылое оправдание. Успокоил так, что все нипочем, а, между прочим, вскоре потребуется дрожащий голос с надрывом, и чтобы слезы, попав в трубку, дотекли по проводу до собеседника, замочив с ног до головы. Иначе отец не смилостивится.
А всё оказалось гораздо хуже.
Декан быстро справился с задачей по выходу на столичную телефонную линию, умело переключая кнопки на Альриковой станции. Осталось набрать комбинацию из девяти цифр и ждать ответа.
Длинные гудки внезапно оборвались. Наступила тишина. Щелчок - и переход на прямую линию, защищенную от прослушивания, а затем снова гудки.
- Слушаю, - раздался мужской голос вместо очередного гудка. Я не заметила, как на том конце сняли трубку, и поэтому немножко растерялась.
- Это я, - сказала хрипло, взглянув на декана. Он сосредоточенно смотрел на меня.
На другом конце провода наступила тишина. Истолковав молчание, как приглашение к разговору, я сказала голосом, полным раскаяния:
- Прости меня, пожалуйста! У меня кончились деньги. Совершенно нет. Совсем не ожидала, но потребовали сдать на новогодний вечер, - начала торопливо объяснять, отвернувшись от декана, чтобы не видеть немого укора в его глазах, - потом еще...
- Хватит, - осадил суетливые оправдания уверенный баритон. Именно таким непререкаемым тоном отец руководил с высоты положения, передвигая фигуры чиновников на политической доске.
Заготовленные плаксивые всхлипы застряли в моем горле в предчувствии неминуемой беды.
- Я читал. Читал стенограмму допроса дознавателей Бобылева и Фалимова. Весьма подробно читал, - сказал родитель, а я застыла каменным изваянием. Отец не похвалил за то, что мне удалось выкрутиться из щекотливой ситуации. Он готовил бомбу другого свойства и приноравливался, чтобы эффектнее бросить ее.
- Думала, у меня не хватит связей, чтобы получить копию допроса в личное пользование? - продолжал он ходить вокруг да около, прицеливаясь.
Ни о чем не думала, - простонала мысленно. А уж о тебе в последнюю очередь.
- И что же я узнаю? - голос на другом конце провода растекся кислотой. Я будто воочию видела, как отец выплевывал слова, кривясь презрительно. - Что моя дочь - шлюха!
Сказал и залепил пощечину. У меня зазвенело в ушах, но отвратительное ощущение тут же исчезло, позволив с хладнокровием выслушивать оскорбления от родителя. Уж лучше бы я, сгорая от стыда, пропустила мимо ушей нравоучительную тираду, чем стояла со спокойным лицом, внимая каждому слову. Отец продолжал хлестать по щекам:
- А теперь ты имеешь наглость звонить, отрывать меня от дел и требовать денег? Знаешь, на что живут шлюхи? Они зарабатывают, торгуя собственным телом.
- Я н-не хотела... - пробормотала потяжелевшим языком.
- Не хотела срамить? Не переживай, ты уже успела ославить меня.
Я бросила отчаянный взгляд на Стопятнадцатого. Он тоже услышал о моем позоре? Нет, вряд ли. Телефонная линия глушила эхо звуков, и о бедственном состоянии дел декан мог догадываться по моему остолбеневшему виду.
Отец начал забивать гвозди в гроб:
- Предыдущее соглашение отменяю в одностороннем порядке, поскольку вскрылись новые обстоятельства, которые ты утаила от меня. Деньги получишь через три месяца, не раньше.
- А как же... - выдавила я и не закончила фразу, потому что, дезориентировавшись, забыла, о чем хотела спросить. На что он предлагает мне жить? Идти подрабатывать? Данный вариант означал конец учебы, а, следовательно, завершение основной договоренности, стимулировавшей авантюру с высшим висорическим образованием: я вручаю отцу аттестат, а он мне - адрес матери.
Последние гвозди заколачивались им с небывалым ожесточением:
- Если назвалась шлюхой, то и зарабатывай тем, что умеешь делать. Только полная дура предлагает себя бесплатно.
Я не сразу сообразила, что в трубке давно раздаются короткие гудки. Машинально положила ее, невидяще уставившись в одну точку.
- Эва Карловна, у вас расстроенный вид, - нахмурился декан.
Хотела бы я по-настоящему опечалиться: заплакать, забиться в истерике, разгромить добрую половину Альриковой лаборатории, прежде чем меня утихомирят. Вместо этого замерла соляным столбом, не в силах сообразить, что предпринять. Мысли растекались жирными пятнами.
- Что сказал ваш батюшка? - продолжал допытываться Стопятнадцатый.
- Сказал, что денег не даст и посоветовал научиться торговать собой, поскольку у меня плохо получается, - констатировала я спокойно.
Стопятнадцатый нахмурился.
- Откуда такая мысль?