Мелёшин, не ответив, медленно направился к выходу. У двери развернулся всем корпусом, окинул меня и препода взглядом, и вышел.
Я осталась наедине с самым невероятным мужчиной на свете.
Преподаватель прохромал к выходу, нарисовал мелом по бокам от двери четыре символа и вернулся обратно. Присев на краешек стола, он принялся меня разглядывать. Очень мне не понравилось его пристальное внимание: будто рентгеном насквозь просвечивал и видел все тайны.
Я растерялась. Тяжесть взгляда брутального красавчика путала мысли, рождая плохое предчувствие.
- Что я сейчас делал у двери? - спросил преподаватель.
- Аналог "покрова тишины", только в символьной форме... наверное, - ответила неуверенно и с запинкой.
- Сколько волн связано на каждой руне? - продолжил допрос Вулфу, впившись в меня взглядом.
Я опустила глаза:
- По две.
- Неправда. Я их вообще не связывал, - сказал преподаватель и усмехнулся.
Моя голова опустилась еще ниже, чтобы полюбоваться текстурой древесины на паркете.
- Чем вы занимались на лекции?
- Конспектировала.
- Неправда. Вы увлеченно писали что-то, не имеющее отношения к теме занятия.
Неужели препод наблюдал за мной, читая лекцию? Но зачем? И как ему удалось с первого взгляда раскрыть мою конспирацию? Может, у меня написано на лбу большими буквами: "лгунья"?
- Признайтесь, зачем вам аттестат, если вы совершенно не имеете желания учиться? - сказал обвиняюще мужчина, осторожно скрестив ноги. - Я мог бы принять с натяжкой обман, если бы у вас были достаточно веские основания для получения висорического образования плюс стремление к учебе. Но поистине хамское отношение к символистике неприемлемо для меня.
Это мое-то хамское отношение? Да я изо всех сил боролась с мерзавцем Мелёшиным, подложившим большую свинью со своими дурацкими правилами и наказаниями!
- Уверен, аналогичное пренебрежение наблюдается и к другим предметам. Зачем мучиться, изображая приязнь к тому, что вы ненавидите? Если нет таланта и ума, незачем было лезть в учреждение со специальным уклоном.
Мужчина сознательно унижал и был прав, называя меня той, кто я есть на самом деле. Однако превосходство, источаемое его словами, подняло волну глухого раздражения. Пусть у меня подлая и мерзкая душонка, никто не давал преподавателю право сыпать оскорблениями.
- Отношение к предметам у меня не хамское, - ответила я с вызовом. Голос дрожал. - И не моя проблема, что для вас приемлемо, а что нет.
Вулфу с некоторым удивлением изогнул бровь.
- Думаете, если последуете по стопам выскочки Мелёшина, дерзость сойдет вам с рук? Всегда найдется управа на длинный язык и наглую ложь.
Я вскочила. Меня затрясло от обиды на паршивца Мелёшина, на высокомерного преподавателя, на свою жалкую участь смиренно глотать оскорбления тех, кто знал мою тайну и не упускал случая потыкать носом как щенка.
- Да пожалуйста! Делайте, что хотите!
Всхлипнула разок, другой и заревела. Истерика накатила стремительно как майская гроза. Я размазывала по щекам слезы и, глотая и давясь словами, выплескивала накопившиеся страхи и горечь обид:
- Сто лет не сдалось ваше хваленое висоратство! И вы с вашим мнением тоже сто лет не пригорели! Отстаньте от меня, ради бога! Идите и кричите на всех углах, что распознали слепую, такую-разтакую отпетую мошенницу! За это первый отдел медаль выпишет и личный значок подарит! Знаете такую блестящую циферку? Прикрепите и будете носить с гордостью!
Неожиданно меня встряхнули, возвращая на грешную землю.
- Немедленно прекратите разводить сырость, - процедил Вулфу. Его лицо оказалось совсем рядом, и сквозь пелену слез почудилось, что в глазу, затронутом шрамом, зрачок стал вертикальным, а радужка загорелась насыщенным янтарным цветом. - Распустили нюни. Поздно плакать, залезши в середину гнезда.
- А я... и ...не... плачу... - промямлила, судорожно всхлипывая.
- Прекрасно. Сядьте и успокойтесь.
За моей спиной очутился невесть откуда взявшийся стул, и мужчина помог сесть, придерживая за здоровую руку. Его озадачил поток бурных слез, и он не знал, что делать. Моя незапланированная истерика стала отдаленным последствием измывательств Мёлешина и не предназначалась для глаз и ушей преподавателя.
- У вас есть платок?
Я помотала головой. Все беды решались одним взмахом - рукавом свитера. В мою ладонь всунули большой мужской носовой платок в крупную клетку. От него вкусно пахло, и желудок тут же заурчал.
- Я не могу, - пролепетала, пытаясь вернуть тряпочку, но ее настойчиво впихнули обратно.
Вулфу сел напротив меня и изучал с непонятной досадой. Шумно высморкавшись и утерев слезы, я забегала глазами по сторонам. Смотреть куда угодно, но только не на красивое и сердитое лицо.
- Я несколько погорячился, - сказал вдруг преподаватель. - Не думал, что вы отреагируете столь... эмоционально. Старательно сдерживая хлюпанья носом - последствия затяжного плача, - я мяла платочек в руках. У меня не получится отстирать его до совершенной чистоты, коей он блистал перед тем, как коснулся моего носа.
- Генрих Генрихович попросил осмотреть рисунок на вашей руке. Поддавшись настойчивым расспросам, он рассказал о вашей роли в институте.
Я сжала платок в кулаке. Выходит, передо мной сидел специалист, которого с нетерпением ожидал Стопятнадцатый! Ну, что за болтливый декан? Осталось собрать в холле весь институт и объявить, чего уж тянуть? Вулфу заметил мое напряжение.
- Не волнуйтесь, я дал обет молчания.
Не веря ушам, подняла глаза на мужчину. Обет молчания подразумевал, что давший его тут же подавится собственным языком, едва проговорится, а если попробует изложить на бумаге, то самозадушится своей же рукой. Сие было железно, и даже щит неприкосновенности не являлся помехой для клятвы.
- Но как же... первый отдел и всё такое? - промямлила гундосо и снова высморкалась.
- Опять вы за свое, - раздраженно стукнул по колену преподаватель. - В общем так. После занятий жду вас в лабораторном крыле. Знаете, где это?
Я кивнула.
- Пятый этаж, ограниченный доступ. Чтобы вас пропустили, - Вулфу в задумчивости потер подбородок, - сделаем оттиск любого из ваших пальчиков.