О'Халлаган поскреб свою тяжелую челюсть.
— Это мне кажется очень хорошим трюком. Но агент, да еще, как вы сказали, заметный, ведь пропадет.
Дори мрачно улыбнулся.
— Да, безусловно, он будет принесен в жертву. — Он замолчал на секунду, глядя на О'Халлагана. — Вы знаете, что Гирланд вернулся? — продолжал он. — Он сегодня утром вернулся из Гонконга.
— Гирланд? — повторил О'Халлаган, подавшись вперед. — Он приехал сюда?
— Да. Я не терял его из вида. Он должен мне много денег и теперь настало время, чтобы он вернул их мне. — Дори поднял нож для разрезания бумаги и рассматривал его. — Это Гирланд послужит мне дымовой завесой в Праге. Когда Малих узнает, что Гирланд находится в Праге, он немедленно поймет, что тот является заменяющим Бордингтона. И пока он будет заниматься Гирландом, Латимер сможет проскользнуть. Что вы думаете об этой идее?
О'Халлаган, устремив взгляд на свои веснушчатые руки, размышлял. Он испытывал огромное уважение к Гирланду, который был одно время лучшим агентом Дори.
— А почему вы думаете, что Гирланд согласится поехать в Прагу? — наконец спросил он. — Он теперь не работает для нас, и он не дурак. Я не представляю его себе за «железным занавесом».
— У Гирланда есть две слабости — женщины и деньги, — сказал Дори. — Он поедет, я вам это гарантирую.
— В таком случае, мы его потеряем. Вы этого хотите?
Тонкие губы Дори сжались.
— Гирланд думает только о себе, и только потому, что он получал большие деньги, исключительно поэтому он работал на нас. Ему удалось вытянуть из меня крупный куш, и теперь настало время нам воспользоваться им, как он пользовался нами. А если мы его потеряем… это будет небольшой потерей. О'Халлаган пожал плечами.
— Если вам удастся послать его в Прагу, мне совершенно безразлично, что с ним станет. Я полагаю, что бесполезно вам напоминать, что он очень хитер. К тому же, зачем ему ехать в Прагу?
— Если приманка будет достаточно притягательной, рыба всегда хватает ее, — ответил Дори, — а у меня есть приманка чрезвычайно притягательная для Гирланда. Он поедет в Прагу.
Бордингтон вышел из крошечной ванной комнаты, вытирая щеки полотенцем. Он сбрил усы и его длинное худое лицо стало казаться еще более длинным и вялым. — Я чувствую себя чужим, — сказал он. — Вот уже двадцать пять лет, как я носил усы, и у меня такое ощущение, что я совсем пропаду без них. — Он достал из внутреннего кармана очки в металлической оправе и одел их. — Без усов и в очках, я думаю, меня не узнают. А что вы об этом думаете?
Мала с отчаянием смотрела на него. Его голая губа и очки изменили его облик. Его решение обосноваться у нее и уверенность, что она ему поможет, совершенно ошеломили ее.
Я также думал о том, чтобы выкрасить себе волосы, — продолжал Бордингтон, разглядывая себя в зеркало, висящее над камином. — У меня есть бутылка с краской, но я не очень хорошо представляю себе, как ею пользоваться. — Он повернулся к ней с вопросительным видом. — Вы сможете мне помочь?
Мала глубоко вздохнула.
— Нет… я не стану вам помогать! — ответила она, стараясь говорить спокойно.
Ее охватил ужас. Она знала, что если они поймают Бордингтона, он выдаст их. Это длинное, вялое лицо убеждало ее, что он не способен на мужество. Как только они начнут допрашивать его, он им расскажет все, что знает. Потом они придут к ней и уведут ее. При мысли оказаться в руках службы безопасности, она чувствовала себя больной от страха.
— Уходите отсюда, прошу вас. Я не шучу. Я вас прошу… я вас умоляю, уходите от меня!
Бордингтон с упреком смотрел на нее.
— Вы говорите несерьезно, — сказал он. — Что если я приготовлю вам чашку чая! Чай лучше, чем алкоголь. — Он бросил блуждающий взгляд вокруг себя. — Где вы держите чай и чайник?
Мала вцепилась пальцами в подлокотники кресла.
— Я вам сказала, чтобы вы уходили! Я не хочу, чтобы вы были здесь! Я, вам не стану помогать! Уходите же, я умоляю вас!
— Послушайте, не будьте глупой, — сказал Бордингтон, сняв очки и заботливо положив их в карман. — Если они меня возьмут, они возьмут также и вас. Приготовим немного чая.
Он вошел в кухонку, и Мала услышала, как он завозился у плиты. Она бросила обезумевший взгляд вокруг себя, как бы ища лазейку, куда можно скрыться. Ей хотелось убежать, но куда она может пойти? Она с горечью пожалела о деньгах, которые Дори ей обещал, о его разговорах о патриотизме, о долге… Но теперь ей вспомнились все те страшные истории, которые она слышала о пойманных шпионах. А если она вызовет полицию? Будут ли они великодушны с ней, если она выдаст им Бордингтона? Она знала, что нет. Она представляла на своем теле их страшные руки. Она подумала о тех средствах, которые они будут применять, чтобы заставить ее говорить. Даже если она скажет им все, что знает, а это было очень мало, они все равно будут уверены, что она что-то от них скрывает.
Бордингтон вернулся из кухни с чайником в руке.
— Когда я выкрашу свои волосы, — сказал он, ставя чайник на стол, — нужно будет, чтобы вы сфотографировали меня. Я принес с собой аппарат. Мне нужна фотография для паспорта. — Он пошел в кухню и вернулся с чашками и блюдцами, которые поставил на стол. — Я также попрошу вас пойти по одному адресу, который я вам сообщу. Персона, к которой вы пойдете, наклеит фото на паспорт. Это эксперт. И только после этого я смогу уйти. Они не знают, что у меня есть еще британский паспорт. Учитывая то, что я изменил свой облик, я смогу пройти как турист. — Он поднял крышку у чайника. — Китайский чай. Мне определенно недостает его, — вздохнул он, опустив крышку. — Вы пьете с молоком?
Мала, съежившись в кресле, пристально смотрела на него. Она должна была кусать свой кулак, чтобы не вопить.
Майк О'Бриен приехал в Прагу в девять часов вечера. Он сел в самолет-такси до Нюрнберга, а оттуда приехал в Прагу на машине, проделав путь с большой скоростью.
О'Бриен, молодой светловолосый человек, с плоским, покрытым веснушками лицом и с серыми холодными глазами, был исполнителем О'Халлагана. В течение трех лет, которые он работал на него, он заставил исчезнуть четырех агентов, которые собирались удрать. Эти акции для него стали простым, рутинным делом. Он не испытывал ни малейшей жалости, уничтожая человеческое существо. Его первое убийство его не расстроило. Для него это была просто работа, которую он выполнял: просто звонок, пистолет с глушителем и курок, на который нажимаешь… Он с самого начала решил, что лучше всего будет стрелять в голову. С пулей в голове можно быть уверенным в смерти.
Он заранее изучил план города, и для него не представило никакого труда найти квартиру Бордингтона. Он остановил машину, вышел из нее, хлопнул дверцей и вошел в здание. Поднимаясь по лестнице, он нащупывал пистолет в кармане. Он подумал, что если все пойдет хорошо, он вернется в Нюрнберг к полночи. Он проведет там ночь, потом сядет в самолет на Париж.
Поднявшись на этаж Бордингтона, он снял предохранитель с пистолета и удостоверившись в том, что оружие легко входит в карман, нажал на пуговку звонка.
После небольшого ожидания он услышал шаги, и дверь резко распахнулась.
На пороге появился гигант со светлыми волосами, подстриженными под щетку, с квадратным лицом с высокими скулами, с зелеными глазами и ледяным взглядом.
Узнав Малиха, О'Бриен почувствовал, как дрожь пробежала по его телу. Он его еще никогда не встречал, но видел его фотографию в досье в ЦРУ и не мог ошибиться.
О'Бриен бросил взгляд на спину Малиха. Трое мужчин, двое из которых были вооружены автоматами, одетые в темные костюмы и черные шляпы, смотрели на него пристально, неподвижно И угрожающе.
— Кто? — спросил Малих.
Его голос был вежлив, зеленые глаза ничего не выражали.
О'Бриен лихорадочно думал. Поймали ли они Бордингтона? Да, по всей вероятности. В противном случае, почему они находились у него?
— Что, мистер Бордингтон дома? — спросил он. — Мне сказали, что он дает уроки английского языка.
— Входите, — сказал Малих, посторонившись.
О'Бриен колебался, но угроза автоматов была очевидной. Он вошел в маленький, бедно обставленный салон. Трое мужчин, по-прежнему неподвижных, не спускали с него глаз.