— Блядь! — ревет он, и я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как одна из новых прикроватных ламп пролетает через комнату, ударяясь о раздвижную стеклянную дверь. Лампа разлетается на тысячи осколков, но дверь каким-то образом не разбивается вдребезги. — Блядь, блядь, блядь, — бормочет он, расхаживая взад-вперед, проводя рукой по волосам, пока я пытаюсь придумать, чтобы сделать или сказать, дабы успокоить его.
— Я уйду, — тихо говорю я, и страх поселяется в моем животе.
Его походка не меняется, а сжатые кулаки говорят мне все, что мне нужно знать о его душевном состоянии. Я раздумываю, не сама ли я вызываю в людях желание причинить мне боль.
— Мне так жаль, — всхлипываю я.
Он поворачивается в мою сторону, и взгляд из жесткого становится мягким.
— Господи, детка. — Он подходит ко мне, и я поднимаю руку, пытаясь остановить его. Он смотрит на руку, затем снова на мое лицо. — Я никогда не причиню тебе вреда.
Я знаю это; в глубине души знаю, что он бы этого не сделал, но я видела, как он психует, и это вселило в меня страх.
— Никогда, — повторяет он, и тут я замечаю, что мое тело дрожит так сильно, что кровать вибрирует. — Либо лампа, либо выследить твою мать и всадить в нее пулю.
Я таращусь на него, он качает головой.
— Я бы убил ее, детка. Прикончил бы, не раздумывая. Знаю, ты не понимаешь, но таков уж я. Защищаю людей, которых люблю. Ненавижу чувствовать себя беспомощным, когда знаю, что могу все исправить. И меня бесит, что кто-то причинил тебе вред и до сих пор ходит по земле. Это противоречит всему, чем я занимаюсь, — позволить ей выйти сухой из воды после того, что она сделала с тобой.
— Ты любишь меня? — шепчу я, игнорируя все остальное, что он только что сказал. Мой разум сосредотачивается на этом единственном факте.
Он поднимает брови:
— А как ты считаешь, что у нас тут происходит?
Я сглатываю и пожимаю плечами в ответ на его знакомые слова.
— Детка, пора бы тебе уже разуть глаза.
— Ты мне никогда не говорил.
— Я показываю тебе каждый день, — спорит он, выглядя ошеломленным.
— Ты должен был сказать, что любил меня. — Я начинаю злиться.
Какого черта все парни такие тупые?
— Люблю.
— Что?
— Я люблю тебя. Не в прошедшем времени. Я люблю тебя сейчас и буду любить до тех пор, пока мое сердце не перестанет биться.
У меня в животе все переворачивается, и я качаю головой.
— Я тоже очень люблю тебя.
— Почему ты мне не говорила? — спрашивает он, сузив глаза.
— Не знала до сегодняшнего дня, — я пожимаю плечами, натягивая простыню выше на грудь.
— Что?
— Я не знала.
— Я знал, что ты любишь меня, — говорит он, и я уверена, что он знал, потому что ему-то известно, что такое любовь.
— Я любила — по-настоящему любила — только одного человека, и это был мой сын. — Я оглядываюсь, пытаясь придумать, как объяснить ему это. — Моя любовь к нему была другой. Односторонней и чистой от любых других эмоций. А потом, сегодня, ты прислал мне эсэмэску, и когда я прочла, что ты встретишься со мной дома, что-то во мне встало на свои места. У меня никогда такого не было — ни настоящего дома, ни кого-то, к кому можно было бы вернуться домой. Вот тогда-то я и поняла, что чувствую. Ты — мой дом. Ты — тот человек, которому я принадлежу.
— Прекрати, — рычит он, и я знаю, что теперь он понимает.
— Ты — клей, который скрепляет все осколки меня, — тихо говорю я.
— Отэм…
— Ты любишь меня за меня, — шепчу я, и знаю, что ему больше нечего сказать, потому что он врезается в меня, опрокидывает на кровать, заключая в клетку.
— Я сказал, прекрати.
Он целует меня, надавливая на губы языком. Я открываю рот под этим натиском. Руки скользят по его спине, под пальцами ощущается его теплая, гладкая кожа. Его пальцы движутся к моему центру, он оттягивает трусики в сторону. Затем проводит пальцами по влагалищу, и я дергаюсь от соприкосновения.
— Подними бедра.
Я делаю то, что он велит. Он стягивает мои трусики, только для этого и отрываясь от меня. Как только преграда исчезает, его пальцы возвращаются обратно, заставляя мои бедра двигаться и извиваться.
— Думаю, мне пора заняться твоим ртом. А ты как думаешь?
Моя киска бьется в конвульсиях.
— Моей девочке нравится эта идея, — говорит он, целуя в шею, и перекатывается на спину.
Я смотрю, как его бедра приподнимаются, и он стягивает боксеры, сбрасывает их с кровати. Обхватывает член, поглаживая дважды, и капля предэякулята вытекает из кончика. Мой рот наполняется слюной, и я облизываю губы. Его стон побуждает меня посмотреть ему в глаза, а потом я наклоняюсь вперед на коленях, чтобы лизнуть головку. Его вкус взрывается на моем языке, и мне хочется большего, поэтому я накрываю его руку своей и смыкаю губы на его члене, вращая языком вокруг него.