— Что?
Я весь день был на взводе; что-то не так с тех пор, как я проснулся.
Мне потребовались все силы, чтобы отпустить Отэм на работу. Я знал, что, если бы попытался остановить ее, она бы съехала с катушек, но что-то было не так. Я на связи с ней весь день. Во время последнего звонка она даже пошутила, что я, должно быть, очень скучаю по ней, потому что не перестаю звонить.
— Езжай в Вандербильт, — говорит Джастин обманчиво спокойно.
У меня внутри все сжимается, и еще до того, как он заканчивает фразу, я понимаю, что дело в Отэм.
— Скажи, что с ней все в порядке.
— Не знаю, приятель. Встретимся там, — говорит Джастин, и я чувствую боль в его голосе.
— Еду, — бросаю я, вешаю трубку, выбегаю из офиса, прыгаю в машину и направляюсь в центр города.
Когда въезжаю на парковку больницы, то вижу, что журналисты и полицейские машины расположились вокруг входа в отделение неотложной помощи. Я замечаю Финна возле парадных дверей в толпе. Загоняю машину на стоянку скорой помощи и выхожу, не обращая внимания на крики окружающих. Бросаю Финну ключи и бегу в здание.
Как только сворачиваю за угол, в поле зрения появляется пост медсестры, и, в отличие от большинства случаев, когда я бываю здесь, он совершенно пуст. Я бегу по коридору туда, куда забрали Финна в ту ночь, когда его подстрелили, и останавливаюсь как вкопанный, когда подхожу к двери. Мои глаза фиксируются на Отэм через маленькое стеклянное окно.
Она без рубашки.
Вся в крови.
Ее окружают врачи и медсестры.
У меня подкашиваются колени, а желудок переворачивается. Клянусь, глядя, как ее оперируют, я чувствую, как меня покидает жизнь. Я слышу: «Код красный» с другой стороны двери, когда кто-то снимает со стены дефибриллятор.
— Тебе нельзя здесь находиться, — говорит кто-то, и я чувствую руку на своем плече. — Это зона только для персонала.
— Это его девушка.
Я смотрю через плечо медсестры и вижу Джастина, идущего к нам по коридору. Девушка? Да, она моя девушка, но она также и мое будущее… И она лежит по другую сторону этой двери, вся в крови, и они говорят, что «код красный». Твою мать.
— Но ему все равно сюда нельзя. Подождите в приемной.
Я пытаюсь заглянуть в операционную, но на этот раз медсестра блокирует дверь.
— Я должен быть с ней. — Мой голос звучит хрипло даже для моих собственных ушей. Как человек, который не плакал с детства, я с удивлением чувствую влагу на щеках.
— Мне очень жаль, милый, но тебе все равно нельзя здесь находиться, — повторяет она, на этот раз с состраданием. — Пойдем со мной, я покажу тебе, где ждать, и как только мы что-нибудь узнаем, к тебе и ее семье приедет врач.
Семье?
Я ее семья.
Она — моя семья.
Я ее чертова семья!
Я смотрю в пол, качаю головой, потираю затылок. Я все еще слышу громкие голоса с другой стороны двери, но не могу разобрать, о чем они говорят.
— Я должен быть с ней, — повторяю я, но на этот раз не знаю, говорю ли для себя или для медсестры.
— Врачи сделают все, что в их силах, чтобы помочь ей, дорогой. А сейчас ты должен быть сильным ради нее.
Не знаю, буду ли я когда-нибудь снова сильным, если она не выживет.
Я качаю головой от собственных мыслей.
Если она не выживет, я не знаю, что буду делать.
Вся моя жизнь с ней проносится перед глазами — то, как она улыбается, ее взгляд, когда она смотрит на меня, ее доброта и щедрость ко всем, кого она встречает. Все то, что мы упустим, например, как она будет носить обручальное кольцо, и нашу свадьбу, и ребенка от меня, и те маленькие моменты, которые ты принимаешь как должное каждый гребаный день, потому что думаешь, что «завтра» обязательно наступит.
Я знал, что мой собственный кусочек рая — это слишком много, чтобы просить о нем. Я, блядь, знал, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Пойдем со мной, милый.
Я даже не осознаю, что иду за ней, пока не слышу, как Джастин говорит ей, что Отэм — его сестра, когда она спрашивает, есть ли кто-нибудь, с кем она должна связаться. Он говорит ей, что обзвонит всех. Я даже не знаю, дышу ли, когда появляются мои родители. Только когда мама обнимает меня, я что-то чувствую.
— Она сильная, дорогой, — шепчет мне мама.
— Я не справлюсь без нее.
— Тебе и не придется, — тихо отвечает она, и я чувствую, как ее слезы просачиваются сквозь меня.
Я отстраняюсь и наклоняю голову между ног, молясь впервые за много лет. Я молюсь каждому богу или всем, кто будет слушать.
— Вы все — семья Отэм Фримен?