С тех пор как вернулся из Вегаса, он казался гораздо более спокойным. Он не рассказал мне, что именно произошло, пока его не было, только что теперь я в безопасности. Я спросила о полиции, но выдал, что иногда правосудие обеспечивается не правоохранительными органами. Что это означает, остается только догадываться.
Его губы касаются моих в мягком поцелуе, возвращая меня к этому моменту. Когда наши взгляды встречаются, я делаю глубокий вдох, стараясь не заплакать.
— Что ж, увидимся у алтаря.
— Ты уже моя жена, — говорит он мне в губы.
— Знаю, — шепчу я и начинаю хихикать, слыша, как Тара издает звуки рвотных позывов. Я оглядываю Кентона и смотрю на нее. — Ты ведь знаешь, что я видела тебя с Финном? — спрашиваю я, наблюдая, как румянец ползет по ее щекам.
Они с Финном познакомились, пока я была в больнице. Она была в реанимации, пока со мной работали, совершенно разбитая, когда меня отвезли в отделение интенсивной терапии. Финн нашел ее сидящей в больничной часовне и не отходил от нее ни на шаг. С тех пор они были неразлучны. Забавно смотреть на них рядом. Он никогда не отпускает ее от себя, если они в одной комнате. Иногда жизнь непредсказуема. Парень, который, казалось, воспринимал жизнь как шутку, полностью изменился.
— Ой, заткнись, — бурчит она, поднимая подушку с кровати и бросая ее в меня.
Я смеюсь, и Кентон целует улыбку на моих губах. На этот раз, когда он отстраняется, мне требуется несколько минут, чтобы взять себя в руки и закончить подготовку.
***
— Ты ведь знаешь, что не должна этого делать, верно? Мы можем убежать и жить где-нибудь на пляже, пить из кокосов и использовать банановые листья в качестве одежды, — говорит Джастин.
Я смотрю на него и поднимаю бровь.
— Во-первых, это отвратительно. Я даже не хочу видеть тебя без рубашки, а тем более в одном банановом листе. Во-вторых, ты мне как брат, так что это просто странно. И в-третьих, я уже замужем за Кентоном, так что на данный момент не имеет значения, пойду я к алтарю или нет.
Я наблюдаю, как его взгляд смягчаются, и он обнимает меня за плечи, притягивая к себе и целует в волосы.
— Я тоже люблю тебя, сестренка, и для меня большая честь проводить тебя к алтарю.
— Если ты испортишь мой макияж, заставив меня плакать, я надеру тебе задницу, — говорю я, обнимая его за талию и кладя голову ему на грудь.
Когда я была маленькой, то часто задавалась вопросом, кто мой отец. Мать никогда о нем не говорила, и, если бы я подняла эту тему, она бы разозлилась, поэтому я быстро научилась не задавать вопросов. Кентон спросил меня, хочу ли я, чтобы он его поискал, но не знаю, хочу ли я этого. Когда мы с Нэнси заговорили о свадьбе — или о возобновлении клятв, — она спросила, кто должен провести меня к алтарю. Сначала я сказала «никто», но потом подумала обо всех тех людях, которых приобрела здесь как семью. Вспомнила о Линке и пожалела, что его здесь нет, он заботился о клубе для Сида. А потом я подумала о Джастине, о том, как много он для меня значит и как важен в моей жизни, и поняла, что это должен быть он. Может, мы и не кровные родственники, но в глубине души я знаю, что мы семья — не в традиционном смысле, но во всех отношениях, которые имеют значение.
— Хорошо. Пойдем, пока ты не намочила мой костюм, — говорит Джастин, когда начинает играть музыка.
Я бросаю последний взгляд в зеркало, прислоненное к двери, и убеждаюсь, что платье сидит хорошо. Белое, кружевное, с короткими рукавами, оно облегает тело, демонстрируя каждый изгиб, достигает середины бедра и расширяется, как хвост русалки. Я влюбилась в это платье сразу же, как только примерила его в свадебном магазине.
Я скрываю вуалью лицо и плечи, и делаю глубокий вдох. Тара смотрит на меня и улыбается, а я улыбаюсь в ответ, когда она открывает дверь. Я осматриваю задний двор родительского дома Кентона. На траве стоят стулья, где расположились все наши родственники и друзья, чтобы было удобно наблюдать, как мы произносим клятвы. В конце прохода Кентон стоит под большой аркой, покрытой тюлем, кружевами и цветами. У меня перехватывает дыхание, когда я вижу его в смокинге. Он всегда великолепен, но сейчас особенно. Широкие плечи обтянуты черной материей, которая подчеркивает объем груди и силу рук. Волосы выглядят так, словно он весь день проводил по ним рукой, а темный оттенок вокруг челюсти, который всегда виден, только делает его более горячим.
Он спросил, не следует ли ему побриться, и я ответила, что, если он это сделает, ему не повезет, пока его щетина не отрастет снова. Он рассмеялся, поднял меня, и посадив на столешницу в ванной, провел челюстью по внутренней стороне моего бедра, прежде чем поднять глаза и прошептать: