Так что же делать? Кое-какой достаток новый порядок на Руси может мне преподнести, но — с одинаковой вероятностью — способен и снять шубку с дочери, когда она от автобуса пилит к дому. Мне-то уж точно ничего не грозит ни при каких генсеках, разряд даже не понизят, кишка тонка, в бумагах завязнут, да я и сам норовил уже принизиться; на одном предприятии попросился однажды в дворовые рабочие — и получил согласие, директор, как китаец хитрый, промолвил: работа, которую просите, очень ответственная, не всякому доверишь метлу, поэтому принесите справку из психоневрологического диспансера.
Спрятать бумаги на заводе — вот о чем подумывалось, но смысл, какой смысл в захоронении, если завод улетит на Альдебаран, а за ним — весь народ? Такая ведь свалка будет на трапах прилетевших космопланов, что не пробьешься; я, помнится, так и не опохмелялся, если очередь в винный отдел оказывалась длинной.
Судьба рукописей зависела от происхождения прожектора на крыше цеха лакокрасочных изделий. Вся заводская территория освещалась в темное время суток ртутными лампами фонарей да несколькими прожекторами, среди них и этот, до сути которого я пытался добраться. Таинственный, загадочный предмет, светящий независимо от времени суток. Включался он от фотоэлемента с наступлением темноты и выключался, когда ночь угонялась проясненным небом, то есть утром. Все освещение повиновалось технике — кроме этого прожектора. Он жил по своим небесным законам, мог неделями не гореть, а потом вспыхивать посреди солнечного дня. Причем не обычный желтый свет пробивался сквозь защитное стекло прожектора, а какой-то розовый, бывало же — и голубой, и сразу вспоминались “голубые карлики”. На Альдебаране сутки, это уж точно, длились иначе, нежели на Земле, и прожектор явно был приводным радиомаяком для космопланов. Причалит к нему первый аппарат, высунется какое-то чудище и скомандует: “Эй, на Руси остался кто? На выход с вещами и с чистой совестью!”
До разгадки тайны оставалось совсем немного — подняться по стремянке на крышу и вскрыть прожектор, чего ранее делать не мог, потому что светильник со звездным веществом вместо лампы — в ведении постоянного электрика цеха № 8, а тот ревниво никого не подпускал к своему хозяйству. В воскресные дни бывал он редко, сегодня вообще не появился, и я неспешно стал одолевать ступеньки лестницы — одна, вторая, третья…
Стоп. За ногу дернули. Мироздание не хотело разоблачений, электромонтажник совал мне какую-то бумажку, требующую исполнения. Помечена позавчерашним числом, подписана начальником электроцеха, все чин чинарем, замена 100-амперного автомата в силовой сборке, что рядом, в десяти метрах, между стремянкой и подстанцией. Ее, эту вот силовую сборку, и надлежало обесточить для безопасности работ в ней. Сущая чепуха, и наряд на работу выписывать не надо, все сделалось бы по доброму согласию. У электромонтажника Сергунова — такая же, как у меня, группа по технике безопасности, четвертая то есть, оба имеем право работать в электроустановках свыше тысячи вольт, но поскольку я дежурный, то обязан допустить Сергунова (он же — производитель работ, прораб) к замене автомата, для чего и выписан еще позавчера ненужный документ.
Сущая чепуха, повторяю. Плюнуть на эту бумажку, отключить что надо — и вновь на стремянку. На такого рода ремонты бумаг обычно не выписывают.
Но я начал совершать все производственные пассы на полном серьезе, основательно, сугубо точно исполняя все действия, потому что очень опасным человеком был этот малопьющий и очень грамотный человек Виктор Семенович Сергунов.