– Но… – Аддин замешкался. – В какую сторону. Я не хочу разгневать пророка.
– Хоронят на восток, значит срать на запад.
– А где запад?
– Это американский танк. Они шли с запада. Нос его смотрит на восток. Значит тебе в противоположную сторону! И закрой рот. Испражняются молча. – Раван проводил глупого друга взглядом, и опустился на колени перед торчащей из-под песка башей. Он очистил ее руками, а затем принялся убирать песок с боков лопатой. Он рассыпался во все стороны скатывался обратно, летел в глаза. Раван продолжал. Металл башни быстро нагрелся и когда Раван задевал его локтем он обжигал кожу.
– Эй! Ты собираешься помогать? – крикнул Раван. Вопрос ушел в пустоту. Раван залез на башню и огляделся.
Аддина нигде не было. На мили вперед простирался песок и редкие засохшие кусты.
– Аддин! Ты где? Черт, ты что ушел ссать в Норвегию? – Раван быстро выбрался из выкопанной им самим ямы.
– Аддин! – позвал он снова. В глаза бросилось черное пятно портящее желтизну песка. Из-за слепящего солнца тяжело было разглядеть, куст это, животное, человек или просто мусор.
– Аддин. – позвал он еще и совсем рядом с ухом раздался свист. Хлопок, и прямо рядом с ногой песок разлетелся в разные стороны. Раван вытянулся в струну и спрыгнул обратно в яму. Следующий хлопок и всплеск песка раздавался над самой его макушкой. Он дернул ручку люка, но та не поддавалась. Она больше сорока лет провела похороненной в пустыне.
Два часа. Жара стояла самая злая. Без головного убора даже не стоило выносить мусор. Прохладно было лишь в тени башни госпиталя Святых Петра и Павла. Окна были заклеены фольгой. Деревянный пол полит водой. Дом паломников или старый госпиталь. Все звали его по-разному. Кто-то пристанищем для воинов и страждущих. Больных и здоровых. Кто-то проклятым местом на границе святых земель, откуда никто не возвращался. Госпиталь был самой простой пристройкой к ветхой церквушке. Снаружи невзрачный деревянный барак, зато внутри госпиталь, оборудованный по предпоследнему слову медицинской технику. По последнему слову, стоило лечить святой водой, шалфеем и молитвами.
На мокром полу на крыше было прохладно и даже приятно. Холодный метал винтовки нежился о горячую щеку. В наушниках Рамонес пели про блицкриг и кладбище домашних животных. Только пластырь от пота сползал с изрезанных пальцев. Панама чужака то выскакивала, то скрывалась в глади песка. Выстрел. Панама больше не показывается. Можно было лежать так хоть целый день на стреме, если бы не мясные мухи и сестра Сильвия. Тучная женщина, скрипевшая половицами и предупреждающая о своем приходе.
– Доктор Хейфиц. Обед готов.
Это хорошая новость. У доктора с утра в желудке было пусто и иногда неприятно урчало, и сбивало прицел.
– А? – Хейфиц вытащила из уха наушник и повернулась, не поднимаясь с пола.
– Обед, доктор. Хватит упражняться в охоте, здесь давно уже сожрали все, что могло бегать, ползать или летать.
Хейфиц поднялась. отряхнула мусор, прилипший к белому халату и последовала за Сильвией.
В большой светлой комнате были уже накрыты стол, а все стулья заняты пациентами-паломниками, вооруженными алюминиевыми ложками. Слуги с подносами. Сестры и еще один доктор устало глядели в свои тарелки.
Хейфиц стянула остатки пластыря с пальцев и бросила Сильвии в ладошку.
– Прежде всего! Я хочу поднять бокал за здоровье. Эта хрупкая вещь. Его трудно купить, легко потерять и совершенно нельзя продать. – банка энергетика взмыла над головой доктора.
– Мы так не поняли, чем были больны, доктор Хейфиц.
– А вы так и не сказали, зачем простым православным паломникам, что несут свет и глас Христа, автоматы Калашникова. Ни папа, ни митрополит не одобряют этого дьявольского оружия, что уже навлекло на нас беду. Но здесь не церковь и не суд. Здесь дом страждущих и жаждущих. Здесь не важен ваш цвет кожи и язык молитвы. Здесь здравие торжествует над смертью! Будем! За здоровье!
– За здоровье! – алюминиевые кружки зазвенели в воздухе будто колокола.
Все жадно глотали вино. А когда последняя кружка ударилась донышком о стол, все двенадцать паломников выдохнули. Раздался первый кашель. Лица бледнели один за другим. Шумное и хриплое дыхание портило аппетит. Паломники один за одним падали в тарелки или на спину, опрокинув табуретки. Густые комья крови с кашлем вырывались из горл. Одна лишь Сильвия хладнокровно уплетала кашу с мясом, гремя ложкой по тарелке, а Хейфиц закурила сигарету, сбрасывая пепел в пустую тарелку.
– Приберите как закончите с обедом. Оружие и обувь на склад. Тела сжечь. – Хейфиц вставила наушник, болтавшийся на шее, обратно в ухо и принялась за еду.