Я помолчала. С реки дул легкий ветерок, сосновый валежник в костре потрескивал, то и дело выбрасывая в небо сноп искр, как будто пламя желало добавить небосклону еще несколько ярких звезд. Но эти звезды быстро гасли.
– Должна тебе сказать одну вещь, Этерна, – я понимала, что говорю нескладно, но по-другому не умела. – Конечно, ты можешь сказать, что я лезу не в свое дело, но так уж получилось. Дело в том, что я немного в курсе твоей… – я не знала, как лучше сказать. – Того, что происходит в твоей жизни.
И опять замолчала. Мне было неловко. Дело в том, что я уже была на месте Этерны, например, на Потоковом болоте, когда Единица звала обратно в Стольный. И не сильно приятно было, что в мою личную жизнь вмешиваются, пусть даже Тая.
А с другой стороны, мне так хотелось хоть как-то помочь Терни. Хотя бы приободрить. И уж, конечно, я очень хотела, чтобы все проблемы решились. Самым лучшим для неё образом.
Терни промолчала. Я тоже молчала – не знала, что дальше говорить.
– Терни, – наконец-то продолжила. – Когда я убежала из Стольного, меня тоже никто не понимал. Даже Вита, которая знает меня, как облупленную, и та… А я просто не верила, что у нас с Олюшкой что-то может получиться. Она как-то внезапно стала настоящей Княгиней, а я была простым витязем. Я думала, что те отношения, которые были у нас раньше, больше невозможны. Я бежала от нее потому, что не могла оставаться с ней рядом. Нас тогда словно разделила прозрачная, но абсолютно непроницаемая стена.
Я повернулась на бок и посмотрела Терни прямо в глаза.
– А совсем недавно я поняла – эта стена в наших с ней головах. И не важно, Княгиня или послушница, Валькирия или витязь – важно только одно: есть Виктория и ее Ольга, понимаешь?
Терни молчала.
– Тебе кажется, что у вас преград больше. Наверняка, правда? Хотя, возможно, ты еще не знаешь, в чем на самом деле дело. Я не знаю, что известно тебе, скажу лишь, что известно мне. Она любит тебя, – Терни подняла голову, как будто желая что-то сказать, но не дала ей этого сделать: – Любит, и не сомневайся. Но у вас есть своя стеклянная стена. Наверное, она говорила тебе об этом. О том, что у волчицы может быть только волк. И о том, что она – оборотень из рода минских Князей.
– Я тоже Княжна. Если переводить все регалии на ваши, людские, то моя кровь стоит наравне с кровью Княгини. Но дело не в этом, – Терни замолкает ненадолго, – Она сказала: "Такая любовь может быть только у людей". Она, как оказалось, человек. Хотя об этом я впервые слышу именно от вас. А я для нее, судя по всему, просто кусок шерсти, наполненный магией.
Мне хотелось обнять Терни, и я очень жалела, что не могу это сделать.
– Тогда я – кусок кожи, наполненный магией. Терни, это – твоя стеклянная стенка, не более того. Когда была маленькая, Вита рассказывала мне сказку об оборотнях. О том, что жил некогда давно витязь, и был у него фамилиар. Раз тот витязь повздорил с обитательницей Зоны, и та его прокляла, сказав: "Будешь ты отныне хиреть и чахнуть не по дням, а по часам, пока не пойдешь под венец с любимой или не помрешь".
Та старуха знала, что молодого витязя никто не любит, кроме его фамилиара. И тогда фамилиар (у него была волчица) захотел стать человеком, и стал. Стала. Она вышла за своего витязя, и от их союза родились первые оборотни.
Сказка – это, конечно, сказка, Терни. Но знаешь, когда любишь, даже сказка может стать былью. Я тоже не верила, что Олюшка будет моей невестой. Я – простая Валькирия, а она – Княгиня! Да еще какая! Но ты сама видела наше обручение. А я хочу увидеть ваше с ней.
– Она отказалась от меня. И сбежала. Я была в гостях у Таи. Потом я сказала ей, что люблю ее. А она сбежала. Я – фамилиар. Более того, я – девушка. У нас должны быть волки. И я должна выбрать волка. Он войдет в стаю Глашатаев, продолжит драгоценную кровь… Таков Закон. Мне плевать на Закон. Но ей – нет.
– Эх, Терни… – ответила я. – Ты еще такая маленькая… Пойми, ей тоже нужно время. Она любит тебя, вот что главное. Я это знаю наверняка, я уверена в этом. Знаешь, что такое любовь? Любовь – она как подснежник. Маленький нежный цветочек, который растет под корочкой льда, и в нужное время проламывает ее, чтобы расцвести под весенним солнышком. Он не сразу прорастает, ему нужно время для этого. Просто не торопись, подожди. Не рви себе шерсть на загривке…
И это говорю я? По сути, сейчас повторяла то, что постоянно говорили мне старшие. Псья крев, вот это номер! Но…
Это было правдой. Единственной возможной.
– И знай – я всегда тебе помогу. Если понадобится помощь.
Я посмотрела на Терни и увидела, что она спит. Ну, или делает вид, что спит.
Я коснулась пальцами ее меха на затылке, взъерошила его нежно…
– Спи… – прошептала, а затем, обернулась к костру, чтобы загасить его…
Как раз вовремя, чтобы увидеть в пламени голову знакомой белой волчицы. Волчица смотрела на Терни. Затем перевела взгляд на меня, и я демонстративно отвернулась.
Когда опять взглянула на костер, он был всего лишь догорающим пламенем…
Глава 30
Я запомнила ее такой. Тонкой, гибкой, темной. Красивой. Это ведь и правда была она. Та женщина рядом с Княгиней. Та, звенящая, как струна, спрятанная, пылающая. Я уверена в этом. Тогда не узнала, но сейчас…
Хотя теперь все совсем понятно. «Только между людьми…» Я для нее – зверь. Кто же может полюбить зверя? Нельзя. Негоже Княжне с волком… о, простите, с волчицей путаться. Для этого еще слово есть какое-то. Умное.
Я встаю ночью. У луны красноватый оттенок и давящий свет. Нет, на меня она не имеет никакого влияния. Вернее, не больше, чем на людей. Однако под этим налившимся красным глазом посреди небесного свода неуютно.
Подхожу к костру. От него неуловимо пахнет чем-то знакомым. Но этого не может быть. Она не будет больше приходить ко мне. Пламя больше не принесет ее голос из Стольного. Я не услышу беспокойства в низких обертонах глуховатого выговора. Ты этого хотел лишить меня, Пастырь?
Нет, я не смирилась. Просто еще не осознала всю полноту случившегося. Или не поверила. Или не приняла. Я не согласна. Я не хочу подчиняться нелепым правилам. Я не сдамся.
Где-то сзади зашевелилась Оксана. Я узнаю ее по дыханию. Виктория всегда дышит глубоко и размеренно, что бы ни случилось. Самоконтроль в высшей степени проявления. Девочка же вдыхает часто, будто боится недоуспеть, недодышать.
– Спи, – говорю мягко и оборачиваюсь.
– А ты?
– Я немного посижу и тоже лягу, – отвечаю, и даже не совсем ложь вышла.
– Ты плакала за это время хоть раз? – она придвигается совсем близко и осторожно кладет руки мне на голову.
– Нет, – зачем-то говорю правду.
– Тогда плачь.
И я… Нет, это не слезы. Слезы – вода. Как будто изнутри лопнул пузырь с чем-то тяжелым. И это тяжелое выходило не через глаза, а через рот. Выть нельзя. И скулить нельзя. Нельзя издать ни звука. И я кричала без голоса, надрывая связки и почти шипя. А девочка, бедная девочка смотрела прямо мне в глаза и молчала. И ей не было страшно. У нее во взгляде было такое обреченное понимание. Будто у человека, который неизлечимо болен, знает об этом, но помогает кому-то другому.
Луна все еще мигала красным глазом над макушкой Оксаны, и в ее свете я вдруг отчетливо увидела хозяйку, которая с ужасом смотрела даже не на меня, а на черной тряпкой лежавшую прямо перед ней тень с разинутой и искривленной в судороге беззвучного крика пастью.
…
Утром все молчаливо собрались, и ни слова не было сказано о событиях ночи. Меня это устроило. До Источника ехать еще и ехать, и на копание в моих проблемах времени точно нет. Да и не проблема это вовсе. Было бы печально, если бы я не могла вдруг найти себе волка. Но… Тут же вспоминается узкая серебристая морда Альбы и ее слова: «Знаешь, Этерн, стая Глашатаев обладает некоторыми преимуществами именно во взрослом мире. По крайней мере, после моего взросления от волков хоть отбивайся. И дело не в желании быть рядом именно со мной. Дело в крови стаи. Впрочем, вырастешь – поймешь». Теперь понимаю. Это неважно, кто есть я. Для моих сородичей это деталь. Главное – кровь Глашатаев. И метка. Метка Пастыря. Проклятие для меня и эмблема храбрости для других.