— Вы вообще не опекун, — возразила Вайолет, — а Солнышко вообще не поджигатель. Моя сестра сама не знает, что говорит.
— Поджечь отель, — настойчиво повторила Солнышко.
— Тебе нехорошо, да, Солнышко? — заботливо спросил Клаус, заглядывая сестре в глаза. Он испугался, что медузообразный мицелий, который всего несколько дней назад угрожал жизни младшей Бодлер, скверно на неё повлиял. Клаус провёл исследование и придумал, как обезвредить зловредный грибок, но теперь ему показалось, что, быть может, он обезвредил его не до конца.
— Мне отлично, — ответила Солнышко. — Поджечь отель.
— Ах ты, моя цыпочка! — воскликнул Граф Олаф. — Да если бы Кармелите хоть чуточку твоих мозгов! Я так закрутился со всеми делами, что мне и в голову не пришло поджечь этот отель! Но даже если очень занят, не следует забывать о хобби!
— Ваши хобби, Граф Олаф, — попросту злодейство! — сказала судья Штраус. — Даже если Бодлеры решили принять участие в ваших кознях, я сделаю все, что в моей власти, и не допущу этого!
— Нет у вас никакой власти, — осклабился Граф Олаф. — Ваши коллеги-судьи — мои союзники, ваши коллеги-волонтёры болтаются по вестибюлю с завязанными глазами, а у меня гарпунное ружье!
— А у меня всеобщая история несправедливости! — воскликнула судья Штраус. — Ведь должна же эта книга на что-то сгодиться!
Негодяй не стал спорить, а просто нацелил на судью оружие.
— Давайте, сиротки, разводите огонь в прачечной, — сказал он, — а я тут позабочусь, чтобы судья Штраус нам не помешала.
— Есть, сэр, — сказала Солнышко и протянула руки брату и сестре.
— Не смейте! — закричала судья Штраус.
— Зачем ты это делаешь, Солнышко? — спросила сестру Вайолет. — Ведь ты причинишь вред невинным людям!
— Почему ты помогаешь Графу Олафу сжечь это здание? — закричал Клаус.
Солнышко оглядела прачечную и подняла глаза на брата и сестру. Она молча покачала головой, как будто ей было некогда пускаться в подробные объяснения.
— Помогите, — сказала она, и больше ей ничего говорить не понадобилось.
Хотя Клаусу и Вайолет поведение сестры казалось непостижимым, они вошли в прачечную вместе с ней, а Олаф разразился лаконичным победным хохотом.
— Ха! — воскликнул Граф Олаф. — Послушайте меня, сиротки, и я научу вас лучшим моим фокусам! Сначала расстилаете по полу грязное белье. Потом берете бутылки с крайне горючими химикалиями и поливаете белье.
Вайолет молча расстелила на деревянном полу прачечной грязные простыни, а Клаус и Солнышко взяли пластмассовые бутылки, открыли их и разлили содержимое по полу. По прачечной поплыл сильный резкий запах, а дети повернулись к Олафу и спросили, что делать дальше.
— А теперь? — спросила Солнышко.
— Теперь нужна спичка и растопка, — ответил Олаф и полез в карман той рукой, в которой не было ружья. — Всегда ношу с собой спички, — сообщил он, — а мои враги всегда носят с собой растопку. — Он подался вперёд и вырвал из рук судьи Штраус книгу «Отвратительные и Лицемерные Аферисты-Финансисты». — На что-то она действительно сгодится, — заметил злодей и швырнул книгу на грязное белье, едва не попав в Бодлеров, которые как раз выходили в коридор.
Упав на простыни, книга Джерома Скволора раскрылась, и дети увидели аккуратную диаграмму со стрелками, отточиями и пояснениями мелким шрифтом внизу. Бодлеры наклонились прочитать, что же написал специалист по несправедливости, и успели заметить лишь слова «подземный ход», когда Олаф зажёг спичку и мастерски кинул её в самую середину страницы. Бумага тут же занялась, и книга запылала.
— Ой, — тихо сказала Солнышко и прижалась к брату и сестре. Все три Бодлера и двое взрослых, стоявших рядом с ними, молча глядели через дверь в прачечную.
Горящая книга — исключительно печальное зрелище, ведь хотя книга — это всего-навсего бумага и типографская краска, возникает такое чувство, словно все содержащиеся в ней мысли обращаются в пепел, чернеют и скручиваются вместе со страницами, корешком и переплётом — это слово означает не только «обложка», но и «ткань, клей и нитки, которые скрепляют страницы». Когда кто-то жжёт книгу, то проявляет глубочайшее неуважение к мыслительной работе, породившей её идеи, к тому труду, который потребовался, чтобы связать воедино слова и предложения, и ко всем бедам, которые постигли автора, от нашествия термитов, которые едва не уничтожили все черновики, до большого валуна, которым кто-то придавил художника, когда тот сидел на берегу пруда, поджидая, когда ему доставят рукопись. Судья Штраус смотрела на книгу, потрясённо нахмурившись и думая, вероятно, об исследованиях Джерома Скволора и обо всех негодяях, которых с их помощью можно было бы передать в руки закона. Вайолет, Клаус и Солнышко думали о пожаре, который унёс жизни их родителей, лишил их дома и вынудил бороться за жизнь самостоятельно, что здесь означает «Сначала переходить от опекуна к опекуну, а затем от одной отчаянной опасности к другой отчаянной опасности, пытаясь уцелеть и разгадать тайны, которые висели у них над головой, словно пелена дыма». Бодлеровские сироты думали о первом пожаре, который ворвался в их жизнь, и не знали, окажется ли этот пожар последним.