Он устало и раздраженно пожал плечами.
— Слушай, можно я пойду спать? Давай обсудим это как-нибудь в другой…
— Далее, — непреклонно продолжала Кэрол, — третьего мая в своей очередной речи он снова использовал это выражение. Достопамятная речь, в которой он объявил, что Ленинград практически уничтожен, — она бросила взгляд в таблицу. — Судя по всему, «ку де гра». Без буквы «с». То есть вернулся к самой ранней форме произношения, — она сунула таблицу обратно в сейф и заперла его. Николас отметил, что замок отпирался и запирался не только обычным ключом, но еще и сканировал отпечатки ее пальцев. Даже если заполучить дубликат ключа — или ее собственный ключ — отпереть сейф не удастся. Открыть его может только она сама.
— Ну и что?
Кэрол ответила:
— Сама не знаю, но это неспроста. Кто ведет наземную войну?
— «Жестянки».
— А где же люди?
— Слушай, ты прямо комиссар Нуньес номер два — допрашиваешь людей после отбоя, когда им уже давно пора быть в…
— Все люди живут в «термитниках», — продолжала Кэрол. — Под землей. Ну, как мы. Но если ты подаешь заявку на артифорг, тебе отвечают, что их поставляют исключительно в военные госпитали — по всей видимости, они находятся на поверхности.
— Даже не знаю, что сказать, — пробормотал он. — Мне вообще плевать, где они — эти самые госпитали. Меня волнует только одно: они пользуются определенными преимуществами, а мы — нет.
— Но ведь войну ведут жестянки. Кто тогда лечится в военных госпиталях? Жестянки? Нет. Поврежденные жестянки поступают в ремонтные мастерские под землю — например, к нам. Но «жестяная дева» — это конструкция из металла, и поджелудочной железы у нее нет. Разумеется, на поверхности есть живые люди, хотя их очень немного. Например, правительство Эстес-Парка. А в Нар-Деме — советское правительство. Хочешь сказать, все эти поджелудочные железы — для них?
Он молчал. Кэрол совершенно озадачила его.
— Нет, — продолжала она, — здесь что-то не так. Нет никаких военных госпиталей, поскольку снаружи нет ни гражданского населения, ни живых солдат, которые могли бы получить ранения во время военных действий и нуждались бы в артифоргах. И тем не менее они отказываются присылать нам артифорги. Они отказали мне, когда я просила поджелудочную для Соузы. Хотя им отлично известно: без Соузы нам не выжить. Подумай над этим, Ник.
— Хм-м-м… — это все, что он мог сказать.
— Знаешь, Ник, — спокойно сказала Кэрол, — тебе придется придумать что-нибудь поумнее, чем «хм-м-м». Причем, очень скоро.
Глава 4
На следующее утро, едва открыв глаза, Рита заявила:
— Я видела, как ты вчера ушел с этой… как ее… Кэрол Тай. Как это понимать?
Николас, заспанный и помятый — его лишили возможности даже ополоснуть лицо холодной водой, не говоря уже о том, чтобы побриться и почистить зубы, — проворчал:
— Надо было заверить свидетельства о смерти Соузы. Вот и все дела.
Он прошлепал к ванной, которой помимо них с Ритой пользовались их соседи справа, и обнаружил, что дверь заперта.
— Ну ладно, Стью, — проворчал он. — Хорош скрестись, открывай.
Дверь открылась. Как и ожидалось, в ванной находился младший брат Николаса. Стоя перед зеркалом, он с виноватым видом соскребал с подбородка все, что там успело вырасти.
— Не обращай на меня внимания, — сказал Стью. — Заходи и…
Из комнатки Стью донесся визгливый голосок Эдит, его жены:
— Мы сегодня первые, Ник! Вчера твоя женушка весь вечер там полоскалась. Думаю, ты можешь подождать.
Ник покорно закрыл дверь ванной и поплелся на кухню — слава богу, она принадлежала только им с Ритой — и поставил кофейник на плиту. Пришлось разогревать вчерашний кофе — на то, чтобы сварить свежий, просто не хватило бы энергии. В любом случае синтетических зерен оставалось всего ничего. Их все равно не хватит до конца месяца. Опять придется канючить, одалживаться или меняться с другими «термитами», отдавать сахар — они с Ритой почти его не употребляли, — чтобы получить эти странные коричневые эрзац-зернышки.
А ведь он мог пить кофе до бесконечности. О да. Если бы была возможность. Но, как и все прочее, кофе — или, как его именовали в накладных, «син. коф. зрн.» — выдавалось строго по спискам, в строго ограниченном количестве. За эти годы он научился с этим мириться — на уровне разума. Но организм страстно требовал больше.