Я откашливаюсь, прочищая горло, затем внезапно останавливаюсь, чтобы почесать голову. Я чешу её сквозь грязные спутанные волосы, до того момента пока мне это не причиняет боль, затем начинаю чесать свои руки и ноги. Я начинаю чесаться везде. Я не мылась с того момента, как попала сюда, на мне до сих пор одета всё та же одежда с засохшей кровью Бронсона. Походив ещё немного, я внезапно начинаю плакать. Плач переходит в рыдания и всхлипы, словно кто-то в один момент щёлкнул выключателем, и в следующее мгновение гнев завладевает моим телом. Я истошно визжу. Кричу. Я проклинаю ублюдков, которые удерживают меня здесь до того момента, пока моё горло не начинает саднить от криков и я не теряю голос. Только это немного успокаивает отчаянное состояние. Я опускаюсь на пол и сижу в тишине, задаваясь вопросом, существует ли мир за пределами этой бетонной коробки.
Даже не смотря на то, насколько я чувствую себя истощенной, моё тело всё ещё пребывает в состояние борьбы или же в долбанном состоянии невесомости, я больше уже не могу разделить эти два понятия.
Я до сих пор не знаю, чего хотят от меня эти ублюдки, но тот факт, что они не предпринимают ничего на мой счёт, пугает меня ещё больше. Каждый раз, когда Эрл заходит в мою комнату, он говорит мне всегда одно и то же: «Если ты попытаешься сбежать, попытаешься предпринять хоть что-то, то я без раздумий убью тебя. Затем я вырежу всю твою семью. А твою шлюху-мать я изнасилую до того, как убью». После этого Эрл проходит в угол комнаты, прислоняется к стене и просто пялится на меня, и то, как он смотрит на меня, переворачивает и ужасает всё внутри меня. Это всё его глаза. Его взгляд всегда настолько хладнокровный и лишенный эмоций, но когда он смотрит на меня, то, как он скользит своим взглядом по моему телу, то, как он поправляет свой член в штанах, каким блеском наполняются его глаза... Я знаю, что он хочет сделать со мной, я понимаю, что рано или поздно он сделает это. Просто я не знаю, когда именно это произойдет. Из всех вещей, что могут с вами случиться, поверьте мне на слово, изнасилование, покушение на ваше тело — это самое худшее.
А знаете почему? Потому что боль — это то, что вы можете пережить, с болью можно справиться. Раны могут затянуться, но отвратительное ощущение, что вы были использованы грязным отродьем никогда не сотрется из памяти. Память — наше худшее оружие, потому что неизвестно, когда и в какое время она нанесёт свой удар. Когда само действие, которое подразумевающее собой любовь и безмерную заботу, становится олицетворением ненависти, власти и контроля — это меняет вас настолько, что произошедшее непросто забыть. Насилие над телом и личностью полностью изменяет восприятие себя, заставляя вас выискивать в себе недостатки и постоянно испытывать неуверенность в том, как вас видят остальные. Это ощущение никчемности, я просто не смогу пережить его вновь. Я не смогу…
Я уже миллион раз пыталась придумать, что я могу предложить этим ублюдкам, чтобы они отпустили меня, но что ужаснее всего, что я разбираюсь в преступных делах, потому как я выросла в окружении всего этого. В одном я уверена наверняка, даже больше чем в смерти, что эти мрази не отпустят меня до тех пор, пока не получат желаемого. И даже тогда — шансы уйти живой и невредимой очень призрачны. Они так же никогда не пытались скрыть свои лица и изменить голоса, а всё потому, что они никогда не воспринимали меня, как возможного свидетеля. Знаете почему? Потому что мёртвые девушки не могут ничего сказать.
Щелчок. Тихий звук открывающегося замка, и меня накрывает осознание того, что смерть является чем-то очень реальным на данный момент. Когда ржавые петли замка издают скрип, моё сердце отчаянно заходится.
Я сосредоточенно смотрю на свои ладони, ожидая пока Эрл бросит пару бутылок воды на матрас и пройдет в центр камеры, чтобы посмотреть на меня, прежде чем уйти. «Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он ушёл...»
— Ты принимала ванную? — раздаётся глубокий голос с нотками южного акцента, который принуждает меня отвести взгляд от моих ладоней, покорно лежащих на коленях.
Передо мной стоит Макс, его взгляд сосредоточен на моём лице. Дни полного одиночества и появления Эрла заставляют меня практически задохнуться от присутствия Макса. Его черты лица намного мягче, чем у Эрла. Моя голова идёт кругом только от одной мысли, насколько отчаянно я желаю прикоснуться к нему. Я хочу ощутить некоторое подобие человеческого контакта, даже несмотря на то, что я осознаю, насколько смехотворно может звучать желание о том, чтобы прикоснуться к тому, кто держит тебя в плену.
Макс подходит ближе, пока я не чувствую на своей коже жар, что волнами исходит от его мощного тела, и затем он присаживается на корточки, уперев локти в колени. Его взгляд сосредотачивается на мне. Его парфюм пахнет хорошо. Так свежо. Так знакомо. Я прикрываю глаза и глубоко вдыхаю аромат, представляя, что нахожусь не здесь.