Тогда в первый раз Кира заметила у мужа этот странный взгляд. Как будто он видел ее в первый раз. Он смотрел на нее с любопытством, несколько удивленно, как смотрят на интересный экспонат в музее, оценивая все детали невиданного существа. Киру передернуло от этого взгляда. Она осеклась, и весь ее запал куда-то мгновенно исчез.
— Ты чего, Андрей?
— А… — Он повел плечами, и странный взгляд исчез. — Так, задумался, дорогая. Ты, конечно, права. Надо продумать, что я скажу. Давай пойдем пройдемся, подышим свежим воздухом. А то я не усну сегодня со всей этой кутерьмой.
Кире никуда идти вовсе не хотелось. Ей хотелось поговорить с отцом, посоветоваться, что надо делать. Но отказать мужу в поддержке перед боем она не смогла. Ладно, прогуляться так прогуляться. На улице она и услышала главные опасения Андрея, которые подтвердились буквально на следующий день.
И понеслось, поехало. На Ладынина, как они и ожидали, обрушился весь гнев начальства. Его попросту решили сделать козлом отпущения. Австралийская сторона через неофициальные каналы выразила свое недовольство, Папуа — Новая Гвинея в своей прессе также высказала откровенное возмущение и даже послала ноту протеста россиянам. На свет вытащили какие-то грязные факты про автора статьи, про то, что она находилась под следствием в ПНГ и даже сидела в тюрьме, что нарушила не одну статью закона и теперь в отместку пишет всякую чушь про кристально честное правительство. Упомянули и о том, что за нее ходатайствовал представитель российских властей. Отсюда был сделан вывод, что этим самым оказывалось содействие преступнице с целью пособничества политическому скандалу.
— Ты что, не знал, о чем она собирается писать? — бушевал красный от гнева Зелотов. Его всегдашняя невозмутимость изменила ему. Валерия Марковича можно было понять. Он и сам выслушал от начальства немало «приятного» и получил указание разобраться в случившемся. А как разбираться? Не вызывать же на ковер Кристаллинскую. Демократия, чтоб ее. В нынешние времена так просто свободных журналистов не прищучишь. Не то что раньше. Раньше бы он мигом на нее управу нашел. А тут… Только Ладынин и оставался в качестве козла отпущения. Он и был виноват, что тут скажешь. Упустил. Не предусмотрел. Не предупредил начальство о готовящейся статье. Не сумел смягчить конфликт. Ошибки, недопустимые для дипломата его уровня.
— Столько времени прошло, Валерий Маркович, я и не думал, что она будет держать это за пазухой.
— Да какая разница, сколько прошло времени! Она словно выжидала более удобного момента. Как раз сейчас, когда мы находимся на таком важном этапе переговоров с Австралией, да что мне тебе объяснять! Ты и сам все знаешь. И главное, Ладынин, главное и худшее…
Зелотов остановил свой поток возмущений. Министр недвусмысленно объяснил ему, что именно больше всего возмутило верхи. Паршиво было говорить это в лицо Андрею, в которого он так верил, считал чуть ли не своим протеже, но что оставалось делать? Андрей выжидательно смотрел на шефа, нутром чуя, что сейчас услышит.
— Главное и самое паршивое, Ладынин, что произошла утечка информации. Ты понимаешь, насколько это серьезно? Переговоры об особом соглашении с австралийцами велись в режиме строгой секретности, об этом знали единицы, и из этих единиц с Кристаллинской контактировал только ты, понимаешь? И как мне прикажешь все это расхлебывать? Ко всему прочему, ты за нее ходатайствовал там, в ПНГ, перед властями. Нам даже припомнили, что ты вмешался в дело о нелегальном аборте, так хотел ее выгородить. Это еще что за чушь? Ты мне ничего не докладывал об этой истории.
— Да какой там аборт, Валерий Маркович! Ей тогда клеили все, что можно, лишь бы припугнуть тюрьмой. А то, что хлопотал за нее… Так меня ведь за этим туда и посылали.
Зелотов удивленно уставился на своего молодого подчиненного. Что-то он осмелел слишком. Молчал бы в такой ситуации, дал бы выговориться шефу, совета бы попросил, а он тут, видишь ли, оправдывается, да еще таким спокойным тоном, еще и его норовит записать в виновные.
— Значит, по-твоему, это я во всем виноват, а, Ладынин?
Андрей понял, что перегнул палку, и потупил взгляд, чтобы не выдать своего презрения ко всей сложившейся ситуации.