— Это вас, — протянула она трубку, переглянувшись с Дэвидом.
Кристина.
— Слушай меня, Андрей. Ничего не говори, не кричи, просто выслушай. Все будет хорошо. Ты не должен волноваться. Уезжай. Тебе надо. У тебя своя жизнь, у меня своя. Тебе надо уехать, а мне надо остаться. Вот и вся разница. Я просто хотела попрощаться. Ты молодец. Ты сделал все, что мог. Я тебе очень благодарна. Господи, я говорю глупости. Не слушай меня. Мне не стоило звонить. Ненавижу прощаться. Как трудно. Ну все, все. Я все сказала. Тебе пора.
Голос ее дрожал. Чувствовались слезы. Чтобы Кристина плакала? Андрей отвернулся от своих провожатых.
— Не сходи с ума! Приезжай немедленно. Все готово для отъезда. Я не могу тебя так оставить, неужели ты не понимаешь? Я закачу здесь такой скандал, что они выпустят тебя как миленькие! Здесь Тиффани и… неважно. Приезжай, ты уедешь сегодня же!
— Ты ничего не понял, Андрей. Они ведь даже и не делали билета для меня. Только для тебя. Меня никто не собирался вывозить. Меня все равно не выпустили бы. Я нужна им здесь. Не знаю зачем, но пока нужна. А ты так ничего и не понял. Эх ты, а еще профессиональный дипломат! — Она нервно засмеялась. — Когда решают верхи, низы не могут это изменить. Но я все равно вылечу, только позже. Не волнуйся за меня.
— Постой, что ты говоришь? Как это они не сделали билет для тебя?
Андрей оглянулся на Дэвида и мгновенно поверил, что так оно и есть. Несмотря на выдержку, бегающие глаза Мирлина выдали его с головой. Он обо всем знал заранее. Тиффани, видимо, тоже. Она поджала губы и нервно теребила свои кудряшки.
— Кристина, тогда и я остаюсь. К черту работу, к черту политику, пока я не смогу вывезти тебя, я не уеду.
— Андрюш, езжай, а? Прошу тебя. Я была не права, когда смеялась над тобой, над твоей работой. То, что ты делаешь, тоже нужное дело, и кто-то должен этим заниматься. Ты прекрасно разбираешься в своей работе, у тебя впереди только светлое будущее. Не цепляйся за дебри, в которых можешь заблудиться навсегда.
— А может, — у него сдавило горло и голос прозвучал совсем глухо, — я хочу заблудиться и остаться. С тобой.
Она замолчала. Последовал тяжелый вздох.
— Нет, ты уедешь. — Голос внезапно похолодел, интонации засверкали сталью. — Ты не нужен мне здесь. Ты мне мешаешь. Ты — тепличное растение, вот и возвращайся в свою теплицу. Ты никогда не поймешь, что и зачем я делаю. Тебя ждет семья, работа, великие дела. Тебе еще расти и расти. Воспринимай эту поездку и все, что случилось, как маленькое приключение. Да так оно, в сущности, и есть. Не путайся у меня под ногами здесь, где тебе не место. Я не маленькая девочка, справлюсь. И у меня здесь незаконченные дела. Уезжай. Прощай.
Побледнев, он растерянно смотрел на телефонную трубку. Потом медленно протянул ее Тиффани, повернулся и шагнул на эскалатор. Поднялся, не оглядываясь. Он не мог и не хотел никого видеть. В зале ожидания он купил бутылку рома «Бандаберг», и к моменту, когда самолет набрал высоту, он уже крепко спал, отключившись от мира сего, не видя пейзажа Порта Морсби за окнами самолета, лазурного моря, песчаных пляжей. Не видя, как в небольшом домике на холме Таугаба безудержно, до конвульсий, согнувшись пополам, как от острой боли, рыдала женщина. В дверях тихо стояла домашняя мэри, испуганно глядя на свою миссис, не решаясь приблизиться.
Самолет уносил пьяного в стельку Андрея Ладынина за тысячи километров от райского острова. За тысячи километров от самого странного, что произошло с ним за всю его сознательную жизнь.
Часть третья
ЖЕНЯ
Глава 22
Сказать, что я ничего не понимаю, значит солгать. Все я понимаю. Но сказать, что я знала, что так оно все и обернется, тоже будет неправдой. Не думала я, что у Андрюхи кишка окажется не тонка и что решится он на такое. Сбежал! Ну надо же, после стольких лет подкаблучничества и потакания своей жене он смог-таки оторваться! Я всегда считала своего братца-близнеца, как бы помягче сказать, немного слабовольным. И хотя в нашей семье я всегда была неудавшимся экземпляром, не оправдавшим надежд предков, а он — звездой-гением, я все равно всегда подозревала, что «звездит» он больше от того, что от него этого ожидают, что ли, или потому, что внушили ему так с раннего детства. Не знаю. Я-то еще лет с двенадцати заявила папочке и мамочке, чтобы не давили на меня, а дали своевольному цветку расти так, как хочется. Во как! Так и заявила. Со мной конечно же не сразу согласились. Точнее и честнее будет сказать, поначалу совсем не согласились. Да, воевали не на жизнь, а на смерть! Скандалы, истерики, уходы из дому… Через все прошли, пока родичи не смирились с мыслью, что впихнуть меня в стандартные рамки не получится.