— Сара, идентифицируешь ли ты себя как еврейку в современной Америке? — спросил он.
— Что? — переспросила Сара.
— Я сказал...
— Ох ты! — воскликнула Сара. — С чего это ты вдруг?
— Этот рабби, я думаю. — Мейер почесал лысину. — Мне кажется, я еще ни разу так не чувствовал себя евреем с того времени... с конфирмации, я думаю. Странно.
— И не беспокойся об этом, — мягко сказала Сара. — Ты и есть еврей.
— Так ли? — спросил он ее, прямо поглядев ей в глаза.
Она ответила таким же прямым взглядом.
— Ты должен это решать сам, — ответила она.
— Да я знаю, что я... ну, я вроде как зверею, думая об этом парне Финче. А это ведь плохо, ты знаешь. В конце концов, может быть, он и не виновен.
— Ты так думаешь?
— Нет. Я думаю, что как раз он сделал это. Но кто думает это — я, Мейер Мейер, детектив 2-го класса? Или это Мейер Мейер, кого били гои, когда он был мальчонкой, и тот Мейер Мейер, который слышал, как дедушка рассказывает про погромы, иликоторый слышал по радио, что Гитлер выделывал в Германии, или который чуть не задушил своими руками немецкого полковника прямо перед...
— Этих двоих нельзя разделить, дорогой, — проговорила Сара.
— Может быть, ты не можешь. Я только хочу сказать, что я никогда особенно не чувствовал себя евреем, пока это не случилось. А сейчас вдруг... — Он пожал плечами.
— Тебе принести молитвенную накидку? — спросила Сара с улыбкой.
— Эх ты, умница, — сказал Мейер. Он закрыл календарь раввина и перешел к следующей книжке. Это был личный дневник. Он открыл застежку и начал просматривать его.
"Пятница, 6 января.
Суббота, Паршат Шемот. Зажег свечи в 4.24.
Вечерняя служба была в 6.15. Столетие гражданской войны. Время от времени обсуждаем еврейскую общину в южных штатах.
18 января.
Мне кажется странным, что приходится знакомить своих прихожан с тем, как нужно правильно делать благословение перед возжиганием свечей. Неужели мы так далеко зашли в нашей беспамятности?
Baruch ata adonai elohenu melech haolam asher kid-shanu b'mitzvotav vitzivanu l'hadlick ner shel shabbat.
Благословен, о Господь Бог наш, Властитель вселенной, который освятил нас своими законами и повелел нам зажигать этот субботний свет.
Может быть, он и прав. Может быть, евреи обречены.
20 января.
Я надеялся, что праздник Маккавеев заставит нас прочувствовать испытания, перенесенные евреями 2000 лет назад, в сравнении с нашей легкой и благополучной теперешней жизнью в условиях демократии. Сейчас у нас есть свобода вероисповедания, но это должно возлагать на нас и ответственность за пользование этой свободой. И вот пришла и ушла Ханука, а мне кажется, что этот Праздник Свечей ничему не научил нас, был для нас лишь поводом веселого празднества.
2 февраля.
Мне кажется, я начинаю его бояться. Сегодня он выкрикивал мне угрозы, сказал, что я — именно я, из всех евреев, веду людей по пути разрушения. Мне хотелось вызвать полицию, но я знаю, что он и раньше так вел себя. Многие прихожане выслушивали от него филиппики, но, видимо, считают его безобидным. Однако он беснуется с пылом фанатика, и его глаза меня пугают.
12 февраля.
Сегодня ко мне пришел один из моих прихожан, чтобы я помог ему разобраться в законах относительно пищи. Мне пришлось вызвать местного резника, потому что я не знал предписанную длину халлафа — ножа для убоя животных. Даже резник в шутку сказал мне, что настоящий раввин такие вещи знает. Я — настоящий раввин. Я верю в Господа, моего Бога, я учу Его народ Его воле и Его закону. Что нужно знать раввину о шехита — искусстве убивания животных? Важно ли знать, что нож для этого должен быть в два раза больше ширины горла убиваемого животного, но не длиннее ширины четырнадцати пальцев? Резник сказал мне, что нож должен быть острым и гладким, без каких-либо неровностей. Это проверяют, проводя пальцем и ногтем с обеих сторон лезвия до и после убоя. Если окажется неровность, это животное признается негодным. Теперь я знаю. Но необходимо ли знать это? Разве недостаточно любить Бога и учить Его путям?
Его гнев продолжает пугать меня.
14 февраля.
Сегодня в ковчеге сзади, за Торой, я нашел нож.
8 марта.
Старые Библии, которые мы заменили новыми, стали нам не нужны, и поскольку они очень истрепаны, но вместе с тем являются священными предметами, заключающими в себе имя Бога, мы закопали их в землю на заднем дворе, около сарая с инструментами.
22 марта.
Нужно искать маляра, чтобы обновить фасад синагоги. Кто-то посоветовал нанять некоего мистера Фрэнка Кэбота, живущего по соседству. Возможно, завтра буду говорить с ним. Скоро Песах, и мне хотелось, чтобы наш храм принарядился.
Загадка разрешилась. Он предназначен для подрезания фитиля в масляном светильнике над ковчегом".
Зазвонил телефон. Мейер так углубился в свое чтение, что даже не услышал. Сара подошла к телефону и сняла трубку.
— Алло? — сказала она. — О, привет, Стив! Как живешь? — Она засмеялась и сказала: — Нет, я смотрела телевизор. Да, правда. — Она снова засмеялась. — Сейчас, сию минуту подойдет. — Она положила трубку на столик и подошла к Мейеру. — Это Стив, — сказала она. — О чем-то хочет поговорить.
— А?
— Тебя к телефону, это Стив.
— Ага, — кивнул Мейер. — Спасибо.
Он подошел к телефону и взял трубку.
— Ты, Стив? — спросил он.
— Я. Можешь немедленно приехать?
— А что? В чем дело?
— Финч, — сказал Карелла. — Бежал.
Глава 10
Финч был помещен в камеру предварительного задержания в самом здании полицейского участка и пробыл там все воскресенье, причем по случаю Пасхи на обед ему тоже была подана индейка. Утром в понедельник его повезли в полицейском фургоне в центр, на Хай-стрит, в Главное управление, где он как подозреваемый в преступлении участвовал в древнем полицейском ритуале, известном как опознание подозреваемого. Потом его фотографировали и снимали отпечатки пальцев в нижнем этаже здания, потом повели через улицу напротив, в здание уголовного суда, где ему было предъявлено обвинение в убийстве первой степени, и, несмотря на протест адвоката, он был оставлен в заключении без права освобождения под залог вплоть до суда. Затем в полицейском фургоне его повезли через весь город в подследственную тюрьму на Кэнопи-авеню, где он пробыл до вечера понедельника. После ужина на заключенных, совершивших тяжкие преступления или обвиняемых в них, снова надели наручники и посадили в фургон, который повез их из города на юг к реке Дикс, где паромом их переправляют в тюрьму на Уокер-Айленде.
Карелла сообщил, что Финч совершил побег в тот момент, когда его вели из фургона на паром. Согласно свидетельству портовой полиции, на Финче все еще были наручники и тюремная одежда. Побег произошел около десяти часов вечера. Вероятно, это видели несколько десятков сотрудников больницы, также ожидавших паром, который должен был отвезти их в «Дикс санитариум» — муниципальную больницу для наркоманов, расположенную на острове посреди реки, на расстоянии около полутора миль от тюрьмы. По-видимому, побег наблюдали еще и десятки водяных крыс, бегающих между штабелями у воды, которых местные ребятишки частенько ошибочно принимают за кошек из-за их громадного размера. Учитывая то, что Финч был одет в серую тюремную униформу и был в наручниках — поразительный образчик элегантности высокой тюремной моды, которую больше не увидишь ни на одном мужчине на улице, — удивительно, что его до сих пор не поймали. Разумеется, прежде всего, проверили его квартиру, не найдя там ничего, кроме четырех стен и мебели. Один из неженатых детективов участка, видимо надеясь на будущее приглашение, предложил проверить и квартиру Элинор Фей, девушки Финча. Ведь он может скрываться у нее в квартире! Карелла и Мейер согласились, что это вполне вероятно, пристегнули свои кобуры и, не пригласив коллегу, поступив жестокосердно, ушли по ее адресу.