Оставил Лавра с Борисом делиться опытом, попрощался с Машей, с младшими Болдыревыми – и к Губанову. Не один, разумеется, авто с охраной, все дела. И вот у Савелия я в очередной раз обалдел. Он с местными занимался созданием Всероссийского продовольственного комитета, в чем ему помогали двое молодых ребят из эсеров – Николай Кондратьев и Питирим Сорокин. И если первая фамилия никаких ассоциаций поначалу не вызвала, то вот второе имя… Сорокин с теорией социальной мобильности нам очень пригодится. А там и Кондратьева вспомнил, и названные его именем экономические циклы и то, что он был разработчиком новой экономической политики. Так что Губанову я прямо сказал – ни в коем случае этих двоих не упускать.
На следующий день из Швеции приехал Чернов и мы наконец собрались почти всем Исполкомом, набежало и рабочих, и соратников по Совету. Причем впервые меня представили собравшимся как товарища Большева. Нет, многие и так уже знали, но кое для кого это стало новостью.
Настроение у собравшихся было весьма приподнятое и даже шапкозакидательское. Ну и пошла рубка-колка. Несмотря на мрак в городе, эйфория захлестывала – как же, вековечный враг повержен, – и первым делом пришлось ее гасить, чтобы в угаре не наломать дров.
– Товарищи, я понимаю, у нас большая радость, наконец-то свергнут царизм, но впереди, до созыва Учредительного собрания, очень сложный период. Нам нужно будет пройти по кромке – не дать укрепиться во власти кадетам, и самим не свалиться в революционный экстаз.
– Это что за экстаз такой? – спросил пожилой рабочий, как оказалось, представитель от Выборгского района.
– А это когда революционные массы на волне революционного воодушевления врываются куда угодно и устраивают революционный самосуд.
– Если вы про императрицу, то поделом ей.
– А мальчику? – спокойно спросил Губанов.
И этот негромкий вопрос сбил волну. Заерзали, несколько человек потупили глаза, но нашелся один, возразил.
– Нечего с ними церемонится! Еще бы Николашку так!
– То есть, вы считаете, что в порядке вещей убивать без суда?
– Правильно, суд нужен! – поддержал Носарь.
Идея суда над царской фамилией, как ни странно, сработала. Уж больно очевидны были выгоды – раскрыть сущность самодержавия, показать всему миру нашу гуманность и так далее. Вплоть до того, что отпустить гражданина Романова в Европу. Естественно, в обмен на царские капиталы за границей. Но стремление раскручивать революционный маховик и тяга к мировой революции никуда не делись. Пришлось напоминать, какими усилиями дался сегодняшний день и что самые ярые радетели мировой революции даже приблизительно не знают, сколько у нас сторонников в Германии, Англии, Франции… Так что никакого форсирования, ни вовне, ни внутри. Медленно, обеспечивая каждый шаг, спускаемся с горы…
Судя по репликам, у нас в Исполкоме может появится левацкий уклон, и специально для его потенциальных участников пришлось напоминать выработанное в Швеции.
Никакой мировой революции. Даже никакой пролетарской революции без должной подготовки. И никакого коммунизма на следующий день после ее победы. Люди и к социализму-то не очень готовы. Вон, после двадцати лет относительно сытой жизни в артелях все равно нет-нет, да и вылезет кулацкая морда. А уж вне артелей… жуткая, необоримая крестьянская жадность, когда за медную полушку готовы рвать глотки. Разгромы усадеб идут, и если чего утащить не могут, то жгут или портят. Локомобили разбирают и растаскивают, хотя казалось бы – зачем? Ан нет, пусть не работает, зато вот железка теперь моя, в хозяйстве пригодится. Вот что менять надо, всю социальную мораль, вот где настоящая революция нужна… А вы в коммунизм завтра собрались.
Так что первым решением Исполкома стало поручение Чернову срочно активировать эсеровские ячейки в деревне и направлять черный передел в нужное русло. А дальше пошло почти по «Апрельским тезисам», разве что с поправками.
Вся власть Учредительному собранию, скорейшие выборы, единый список кандидатов от Союза Труда.