Намъ еще остается сказать нѣсколько словъ о знаменитой интерлюдіи Гейвуда Четыре П. (Four P's), названной такъ потому, что слова, обозначающія профессіи четырехъ дѣйствующихъ лицъ, начинаются въ англійскомъ языкѣ съ буквы Р (Palmer, Pardoner, Poticary и Pedlar). Она издана безъ означенія года, но по всей вѣроятности около 1540 г. Здѣсь мы снова встрѣчаемся съ нашимъ старымъ знакомцемъ, продавцомъ индульгенцій (Pardoner), но соперникомъ его является на этотъ разъ не простой монахъ, а монахъ-паломникъ (Palmer), профессія котораго состоитъ въ хожденіи изъ одной обители въ другую. Пьеса начинается споромъ между продавцомъ индульгенцій и паломникомъ, которая изъ двухъ профессій полезнѣе для людей и вѣрнѣе ведетъ къ вѣчному блаженству. Паломникъ начинаетъ подробно распространяться о своихъ странствованіяхъ по св. мѣстамъ; по его словамъ, онъ былъ всюду — и въ св. землѣ, и въ Римѣ, и въ Сантъ-Яго въ Испаніи, и на холмахъ Арменіи, гдѣ онъ своими глазами видѣлъ остановившійся тамъ Ноевъ ковчегъ и во множествѣ другихъ мѣстъ, и надѣется, что молитвы св. угодниковъ и понесенные имъ самимъ труды и лишенія откроютъ ему врата Царствія Божія. Выслушавъ его разсказъ, продавецъ индульгенцій язвительно замѣчаетъ, что онъ по напрасну такъ изнурялъ себя, ибо есть вѣрное средство получить спасеніе, не выходя изъ комнаты. "Съ малыми издержками и безъ всякихъ хлопотъ я тебя отправлю прямо въ рай; дай мнѣ одинъ или два пенса и не далѣе какъ черезъ полчаса, много чрезъ три четверти послѣ того какъ душа твоя оставитъ тѣло — она будетъ на небѣ, въ лонѣ Св. Духа". Къ разговаривающимъ подходитъ аптекарь и, узнавши въ чемъ дѣло, также начинаетъ прославлять свою профессію. "Что проку въ странствованіяхъ по св. мѣстамъ какую пользу могутъ принести мощи и реликвіи, пока душа обитаетъ въ тѣлесной оболочкѣ? Кто больше отправляетъ душъ на тотъ свѣтъ, какъ не аптекарь? За исключеніемъ тѣхъ, которыхъ избавляетъ отъ жизненныхъ тревогъ висѣлица — къ числу ихъ аптекарь причисляетъ паломника и продавца индульгенцій — кто на землѣ можетъ разстаться съ жизнію безъ помощи аптекаря? А потому аптекарская профессія, отправляющая наибольшее количество душъ въ рай, есть одна изъ самыхъ полезныхъ, и рано или поздно будетъ оцѣнена по достоинству признательнымъ человѣчествомъ". Впрочемъ подъ конецъ аптекарь откровенно сознается, что, въ сущности говоря, всѣ они отъявленные мерзавцы. Въ это время на дорогѣ показывается разнощикъ (Pedlar) и проситъ позволенія присоединиться къ компаніи. Ему позволяютъ, и онъ съ необыкновеннымъ юморомъ предлагаетъ каждому купить что-нибудь изъ его товаровъ. Въ его мѣшкѣ хранится цѣлый арсеналъ нарядовъ, противъ которыхъ не устоитъ никакая женская добродѣтель; онъ не прочь ссудить какой нибудь бездѣлкой и отца-паломника, у котораго вѣрно есть красотка на примѣтѣ, но паломникъ и продавецъ индульгенцій на отрѣзъ отказываются купить что либо, говоря что уставъ ордена запрещаетъ имъ имѣть собственность, а аптекарь слишкомъ хитеръ, чтобъ его можно было поддѣть на эту удочку. Между тѣмъ продавецъ индульгенцій снова поворачиваетъ разговоръ на прежнюю тему и предлагаетъ разнощику, какъ лицу новому и лично не заинтересованному въ исходѣ спора, рѣшить, которая изъ ихъ трехъ профессій важнѣе и полезнѣе другихъ. Разнощикъ придумываетъ весьма курьезное средство для рѣшенія этого запутаннаго вопроса: онъ предлагаетъ каждому изъ соперниковъ сказать по очереди какую нибудь ложь, и чья ложь будетъ самой невѣроятной — тотъ и будетъ признанъ главой надъ прочими. Аптекарь и продавецъ индульгенцій изощряютъ все остроуміе въ изобрѣтеніи небылицъ; особенно характеристиченъ разсказъ продавца индульгенцій о томъ, какъ онъ былъ въ аду, чтобы вывести оттуда душу своей любезной. Но эта ложь оказывается самой невинной дѣтской выходкой въ сравненіи съ увѣреніями паломника, что сколько онъ ни бродилъ по свѣту, сколько ни знавалъ на своемъ вѣку женщинъ, (а онъ зналъ ихъ многія тысячи), между ними не было ни одной особы съ взбалмошнымъ и сварливымъ характеромъ. При этихъ словахъ собраніе залилось дружнымъ смѣхомъ; продавецъ индульгенцій призналъ себя побѣжденнымъ. и всѣ въ одинъ голосъ рѣшили, что болѣе невѣроятной лжи и придумать невозможно.