Посмотримъ теперь, какимъ образомъ знакомство съ античными образцами повліяло на развитіе англійской драмы. Начнемъ съ комедіи, которая въ Англіи развилась раньше трагедіи и потому первая подверглась вліянію классическаго театра.
Поставленная Гейвудомъ на реально-національную почву, англійская комедія неуклонно продолжала держаться традицій, завѣщанныхъ ей геніальнымъ творцемъ интерлюдій. Эпидемія тенденціозности коснулась ее менѣе всѣхъ прочихъ родовъ драмы. Не вмѣшиваясь въ сумятицу религіозныхъ споровъ 112), она осталась вѣрна своему истинному назначенію, — всецѣло погрузилась въ неисчерпаемое море современной жизни, черпая оттуда новые комическіе типы и положенія и даже оказала большую услугу моралите, стараясь ихъ очеловѣчить и наполнить своимъ содержаніемъ, ибо извѣстно, что около половины XVI в. моралите, благодаря своему обобщающему направленію, совершенно сбились съ пути сдѣлались орудіемъ не только религіозной, но и политической пропаганды 113). Рядомъ съ вліяніемъ интерлюдій Гейвуда шло вліяніе иностранныхъ образцовъ французскихъ, итальянскихъ и испанскихъ. Любопытнымъ памятникомъ ранняго вліянія испанскаго театра. на англійскій можетъ служить пьеса The beauty and good properties of women, современная лучшимъ интерлюдіямъ Гейвуда 114) и представляющая собой одну изъ раннихъ попытокъ замѣнить аллегорическое содержаніе реальнымъ. Сюжетъ ея заимствованъ изъ испанской пьесы La Celestina; герои ея не аллегорическія фигуры, но живыя лица; вліяніе же моралите сказывается въ серьезности основнаго мотива, въ склонности героевъ къ длиннымъ разсужденіямъ и въ нравоучительной сентенціи, произносимой въ заключеніе отцомъ героини 115). Къ подобнаго рода произведеніямъ, гдѣ яркія картины современныхъ нравовъ перемѣшиваются съ нравоучительными сентенціями, относятся пьесы вродѣ Robin Conscience Dialogue of Gentylness and Nobylyty и т. H. Съ каждымъ новымъ шагомъ комедіи по этому пути аллегорическій элементъ теряетъ все болѣе и болѣе свое прежнее значеніе и становится уже не главнымъ факторомъ, но скорѣе спутникомъ дѣйствія, хотя аллегорическія фигуры попадаются еще въ видѣ исключенія, какъ уступка народному вкусу, довольно долго чуть-ли не до конца ХѴІ в. 116).
Первые признаки вліянія классической комедіи на англійскую замѣтны въ двухъ интерлюдіяхъ Thersytes и Jack Jugler, написанныхъ до вступленія на престолъ Елисаветы П7). Въ первой изъ нихъ всѣ дѣйствующія лица носятъ классическія имена, а въ хвастливомъ характерѣ главнаго героя видно вліяніе Плавтовой комедіи Miles Gloriosus. Вторая же ничто иное, какъ передѣлка Плавтова Амфитріона, передѣлка впрочемъ сильно вдающаяся въ каррикатуру 118). Извѣстно, что Амфитріонъ Плавта есть драматическая обработка мbѳа о рожденіи Геркулеса. Влюбленный въ Алкмену, Юпитеръ посѣщаетъ ее, принявъ на себя образъ ея отсутствующаго супруга Амфитріона. Чтобы вѣрнѣе достигнуть своей цѣли, Юпитеръ велитъ Меркурію принять на себя образъ слуги Амфитріона, Созія. Изъ этого обстоятельства вытекаетъ цѣлый рядъ комическихъ положеній. Когда Амфитріонъ и Созій возвращаются изъ похода домой, то Юпитеръ съ Меркуріемъ выпроваживаютъ ихъ вонъ, какъ самозванцевъ. Ревность Амфитріона, недоразумѣніе и отчаяніе вѣрной Алкмены, которая, не будучи въ состояніи отличить настоящаго Амфитріона отъ его двойника, въ простотѣ души разсказываетъ мужу со всѣми подробностями о томъ, какъ ее ласкалъ Юпитеръ и тѣмъ еще сильнѣе растравляетъ его рану, наконецъ безвыходное положеніе обезумѣвшаго отъ побоевъ Созія — очерчены съ замѣчательной силой. Благодаря чуду, вся эта путаница распутывается къ общему удовольствію самымъ благополучнымъ образомъ. При раскатахъ грома и ослѣпительномъ блескѣ молній, Алкмена производитъ на свѣтъ близнецовъ, изъ которыхъ одинъ. тотчасъ же доказываетъ свое божественное происхожденіе, удушая двухъ огромныхъ змѣй, хотѣвшихъ его ужалить, а въ заключеніе Зевсъ является en personne на сцену, беретъ всю вину на себя и разсказываетъ все, какъ было. Это объясненіе преисполняетъ сердце Амфитріона гордостью; онъ сознаетъ, что несправедливо подозрѣвалъ вѣрную супругу и даетъ торжественное обѣщаніе жить съ ней по прежнему. Англійская пьеса гораздо бѣднѣе содержаніемъ и комическими мотивами; интрига ея сокращена на половину, вслѣдствіе того, что роли Амфитріона и Алкмены, на которыхъ сосредоточенъ весь интересъ дѣйствія, совершенно исключены, и все содержаніе вертится на злой шуткѣ, сыгранной Джекомъ, по прозванію Iugler'омъ (собственно фокусникомъ, чудодѣемъ), надъ подгулявшимъ слугой мистера Бонграса — Джинкиномъ Беззаботнымъ (Careawaie). Мистеръ Бонграсъ, уходя изъ дому, поручилъ Джинкину пригласить на ужинъ свою подругу Dame Coy. Но Джинкинъ и думать забылъ о данномъ ему порученіи; онъ весьма радъ, что вырвался наконецъ на свободу, шляется цѣлый день по городу, играетъ въ кости, пьетъ эль и воруетъ яблоки. Въ этомъ блаженномъ состояніи онъ замѣченъ своимъ старымъ врагомъ Джекомъ, который тотчасъ же переодѣвается въ платье Джинкина и, разыгравъ весьма ловко роль его двойника, побоями и угрозами принуждаетъ подгулявшаго малаго отказаться отъ своей собственной личности. Прошлявшись еще нѣсколько времени, какъ шальной, по городу, Джинкинъ приходитъ наконецъ къ Dame Coy, но ничего не можетъ разсказать толкомъ: въ его головѣ перепутались всѣ событія этого несчастнаго дня и его собственная личность смѣшалась съ личностью избившаго его двойника; ибо потерявъ самого себя (говоритъ онъ), я само собой долженъ былъ утратить все то, что мнѣ было поручено сказать 119). Оправдываясь въ своей неаккуратности, онъ сваливаетъ вину на себя же, начинаетъ бранить мерзавцемъ напавшаго на него Джинкина и т. д. Выслушавъ эту галиматью, дама подумала, что Джинкимъ либо пьянъ, либо рехнулся и отсчитала ему нѣсколько полновѣсныхъ пощечинъ. Вскорѣ возвратился и мистеръ Бонграсъ; разсвирѣпѣвшая Dame Coy просила его еще разъ наказать неисправнаго слугу, но тотъ, думая, что Джинкинъ окончательно помѣшался, оставляетъ его въ покоѣ.